В этом,
следовательно, состоит трансцендентальная идеальность времени, согласно
которой оно, если отвлечься от субъективных условий чувственного
созерцания, ровно ничего не означает и не может быть причислено к предметам
самим по себе (безотносительно к нашему созерцанию) ни как субстанция, ни
как свойство. Однако эту идеальность, как и идеальность пространства,
нельзя приравнивать к обману чувств, так как при обмане чувств мы
предполагаем, что само явление, которому приписываются эти предикаты,
обладает объективной реальностью, между тем как здесь эта объективная
реальность совершенно отпадает, за исключением того случая, когда она имеет
только эмпирический характер, т. е. поскольку сам предмет рассматривается
только как явление. Замечания об этом можно найти выше, в первом разделе.


7. Пояснение

Против этой теории, признающей эмпирическую реальность времени, но
отрицающей его абсолютную и трансцендентальную реальность, проницательные
люди высказывают одно возражение столь единодушно, что, я полагаю, оно
должно естественным образом возникнуть у каждого читателя, для которого
непривычны такие рассуждения. Оно состоит в следующем: изменения
действительны (это доказывает смена наших собственных представлений, если
бы мы даже и стали отрицать все внешние явления вместе с их изменениями), а
так как изменения возможны только во времени, то, следовательно, время есть
нечто действительное. Ответить на это возражение нетрудно.

Я целиком принимаю этот довод. Время в самом деле есть нечто
действительное, а именно оно действительная форма внутреннего созерцания.
Следовательно, оно имеет субъективную реальность в отношении внутреннего
опыта, иными слова" ми, я действительно имею представление о времени и о
своих определениях в нем. Значит, время следует считать действительным не
как объект, а как способ представлять меня самого как объект. Но если бы я
сам или какое-нибудь другое существо могло созерцать меня без этого условия
чувственности, то те же определения, которые теперь представляются нам как
изменения, дали бы знание, в котором вообще не было бы представления о
времени и, стало быть, не было бы также представления об изменениях. Таким
образом, у времени остается эмпирическая реальность как условие всякого
нашего опыта, и на основании приведенных выше соображений нельзя за ним
признать абсолютную реальность. Оно есть не что иное, как форма нашего
внутреннего созерцания. Если устранить частное условие нашей чувственности,
то исчезнет также понятие времени; оно присуще не самим предметам, а только
субъекту, который их созерцает. Причина, почему это возражение делается
столь единодушно, а именно теми, кто все же не находит убедительных доводов
против учения об идеальности пространства, состоит в следующем. Абсолютную
реальность пространства они не надеялись доказать аподиктически, так как им
поперек дороги стоит идеализм, согласно которому действительность внешних
предметов нельзя строго доказать, между тем как действительность предметов
наших внутренних чувств (меня самого и моих состояний) непосредственно
очевидна благодаря сознанию. Внешние предметы могли оказаться лишь
видимостью, тогда как предметы внутреннего чувства, по их мнению,
неоспоримо суть нечто действительное. Однако они упустили из виду, что и те
и другие предметы, хотя и нельзя оспаривать их действительность как
представлений, тем не менее суть лишь явление, а явление всегда имеет две
стороны -одну, когда объект рассматривается сам по себе (независимо от
способа, каким он созерцается, и именно потому свойства его всегда остаются
проблематичными), и другую, когда принимается во внимание форма созерцания
предмета, которую, хотя она действительно и необходимо присуща явлению
предмета, следует искать не в предмете самом по себе, а в субъекте,
которому предмет является.

Таким образом, пространство и время суть два источника познания, из которых
можно a priori почерпнуть различные синтетические знания; блестящим
примером этого служит чистая математика, когда дело касается знания о
пространстве и его отношениях. Пространство и время, вместе взятые, суть
чистые формы всякого чувственного созерцания, и именно благодаря этому
возможны априорные синтетические положения. Однако эти источники априорного
познания как раз благодаря этому обстоятельству (благодаря тому, что они
лишь условия чувственности) определяют свои границы, а именно касаются
предметов, лишь поскольку они рассматриваются как явления, а не показывают,
каковы вещи сами по себе. Только явления суть сфера приложения понятий
пространства и времени, а за их пределами невозможно объективное применение
указанных понятий. Впрочем, достоверность опытного знания вполне
обеспечивается этого рода реальностью пространства и времени: мы уверены в
опытном знании совершенно одинаково - независимо от того, присущи ли эти
формы вещам самим по себе или необходимым образом только нашему созерцанию
этих вещей.