Что я могу знать? 2. Что я должен делать? 3. На
что я могу надеяться?

Первый вопрос чисто спекулятивный. Мы исчерпали (смею надеяться) все
возможные ответы на него и наконец нашли такой ответ, который должен,
правда, удовлетворить разум, и притом имея на это основание, если он не
обращен на практическое. Однако от двух великих целей, на которые,
собственно, были направлены все стремления чистого разума, мы остались
столь же далеки, как если бы мы с самого начала ради своего спокойствия
отказались от этой задачи. Итак, если речь идет о знании, то по крайней
мере достоверно и определенно то, что это знание относительно указанных
двух проблем никогда не может стать нашим достоянием.

Второй вопрос чисто практический. Как таковой, он может, правда,
принадлежать чистому разуму, но в таком случае этот вопрос не
трансцендентальный, а моральный, стало быть, наша критика сама по себе не
может заниматься им.

Третий вопрос, а именно вопрос о том, на что я могу надеяться, если делаю
то, что мне надлежит делать, есть вопрос одновременно практический и
теоретический, так как практическое служит лишь руководством для ответа на
теоретический и, если пойти еще выше, на спекулятивный вопрос.
Действительно, всякая надежда имеет в виду блаженство и в отношении
практического и в отношении нравственного закона составляет то же самое,
что знание и закон природы в отношении теоретического познания вещей.
Первая приводит в конце концов к заключению, что нечто (определяющее
конечную возможную цель) существует, потому что чему-то надлежит произойти;
а второе приводит к заключению, что нечто существует (действуя как высшая
причина), потому что нечто происходит.

Блаженство есть удовлетворение всех наших склонностей (и extensive по их
многообразию, и intensive по их степени, и protensive по
продолжительности). Практический закон, основывающийся на мотиве
блаженства, я называю прагматическим (правило благоразумия); а закон (если
такой закон существует), имеющий своим мотивом только достойность счастья,
я называю моральным (нравственным) законом. Прагматический закон советует,
что нужно делать, если мы хотим быть причастными к блаженству, а
нравственный закон повелевает, как мы должны вести себя, чтобы быть лишь
достойными блаженства. Прагматический закон основывается на эмпирических
принципах, ведь без помощи опыта я не могу знать ни своих склонностей,
требующих удовлетворения, ни естественных причин, способных удовлетворять
их. Нравственный закон отвлекается от склонностей и естественных средств их
удовлетворения и рассматривает только свободу разумного существа вообще и
необходимые условия, единственно при которых она согласуется с
распределением блаженства сообразно принципам и, следовательно, может по
крайней мере основываться на одних лишь идеях чистого разума и быть познана
a priori.

Я допускаю, что действительно существуют чистые нравственные законы,
которые совершенно a priori (не принимая во внимание эмпирические мотивы,
т. е. блаженство) определяю все наше поведение, т. е. применение свободы
разумного существа вообще, и что эти законы повелевают безусловно (а не
только гипотетически, [т. е.] при допущении других эмпирических целей) и,
следовательно, обладают необходимостью во всех отношениях. Я могу допускать
это положение с полным правом, ссылаясь не только на доказательства самых
просвещенных моралистов, но и на нравственное суждение всякого человека,
если он стремится отчетливо мыслить себе подобный закон.

Итак, чистый разум содержит в себе, правда не в своем спекулятивном, а в
некотором практическом, именно в моральном применении, принципы возможности
опыта, а именно таких поступков, которые могли бы встречаться в истории
человека сообразно нравственным предписаниям. Действительно, так как чистый
разум повелевает, чтобы они совершались, то осуществление их должно быть
возможным и, следовательно, должен быть возможным особый вид
систематического единства, а именно моральное единство, между тем как
систематическое единство природы, согласно спекулятивным принципам разума,
не могло быть доказано, так как разум содержит в себе, правда, причинность
в отношении свободы вообще, но не в отношении всей природы, и моральные
принципы разума могут, правда, порождать свободные поступки, но не законы
природы. Таким образом, принципы чистого разума обладают объективной
реальностью в его практическом, но особенно в его моральном применении.

Мир, сообразный со всеми нравственными законами (каким он может быть
согласно свободе разумных существ и каким ему надлежит быть согласно
необходимым законам нравственности), я называю моральным миром. Этот мир
мыслится только как умопостигаемый, так как в нем мы отвлекаемся от всех
условий (целей) и даже от всех препятствий для морали (слабость или
порочность человеческой природы).