Таким образом, скептик оказывается наставником, заставляющим умствующего
догматика обращаться к здравой критике рассудка и самого разума. Придя к
этому, он может уже не опасаться никаких нападок, так как он отличает тогда
свое достояние от того, что целиком находится за его пределами, на что он
не претендует и из-за чего он не станет спорить. Таким образом,
скептический метод сам по себе не дает, правда, удовлетворительного ответа
на вопросы разума, но служит подготовительным упражнением, чтобы пробудить
предусмотрительность разума и указать на основательные средства, которые
могут гарантировать его законное владение.


ПЕРВОЙ ГЛАВЫ


РАЗДЕЛ ТРЕТИЙ


Дисциплина чистого разума в отношении гипотез

Критика нашего разума в конечном счете показывает нам. что чистым и
спекулятивным применением разума мы, собственно, ничего не может познать;
не должна ли она поэтому открыть более широкое поприще для гипотез,
поскольку (если мы уж не можем ничего утверждать) нам позволительно по
крайней мере что-то выдумывать и высказывать мнения?

Если способность воображения должна не мечтать, а выдумывать под строгим
надзором разума, то до этого должно существовать нечто совершенно
достоверное, а не вымышленное или лишь мнение, и это достоверное есть
возможность самого предмета. Тогда относительно его действительности нам
позволено прибегать к мнению, которое, однако, чтобы не быть
неосновательным, должно быть как с основанием для объяснения приведено в
связь с тем, что действительно дано и, следовательно, достоверно; такое
мнение называется гипотезой.

Так как о возможности динамической связи мы не можем составить a priori
никакого понятия и категории чистого рассудка служат не для того, чтобы
выдумывать ее, а только для того, чтобы понимать ее там, где она
встречается в опыте, то мы не можем придумать сначала ни одного предмета с
новыми и эмпирически недоступными наблюдению свойствами сообразно этим
категориям и позволить себе полагать его в основу гипотезы, так как это
значило бы подсовывать разуму пустые фикции вместо понятий вещей. Так,
непозволительно выдумывать какие-нибудь новые первоначальные силы, например
рассудок, способный без помощи чувств созерцать свои предметы, или силу
притяжения, действующую без всякого соприкосновения, или новый вид
субстанций, например субстанции, которые находились бы в пространстве, не
обладая непроницаемостью, следовательно, нельзя выдумывать также и общение
между субстанциями, отличающееся от всякого общения, о котором мы наем из
опыта, нельзя представлять себе какое-нибудь присутствие иначе как в
пространстве и какую-то продолжительность иначе как во времени. Одним
словом, наш разум может только пользоваться условиями возможного опыта как
условиями возможности вещей, но никак не создавать себе другие условия
совершенно независимо от условий возможности опыта, так как подобные
понятия, хотя бы они и были свободны от противоречий, тем не менее не имели
бы и никакого объекта.

Понятия разума, как было сказано, суть только идеи, и, конечно, для них нет
предмета ни в каком опыте, однако отсюда вовсе не следует, что они
обозначают предметы вымышленные и вместе с тем признаваемые возможными. Они
мыслятся только проблематически, для того чтобы можно было обосновать по
отношению к ним (как эвристическим фикциям) регулятивные принципы
систематического применения рассудка в сфере опыта. Вне этого своего
применения они суть пустые порождения мысли, возможность которых
недоказуема и которые поэтому не могут быть положены в основу объяснения
действительных явлений посредством гипотез. Мыслить душу как простую,
конечно, позволительно, чтобы согласно этой идее принимать в качестве
принципа нашего рассмотрения ее внутренних явлении полное и необходимое
единство всех душевных сил, хотя его и нельзя усмотреть in concrete. Но
допускать, что душа есть простая субстанция (трансцендентное понятие), это
значило бы отважиться высказать положение, которое было бы не только
недоказуемым (подобно многим физическим гипотезам), но и совершенно
произвольным и принятым наугад, так как простое не может встречаться ни в
каком опыте, и если под субстанцией здесь разумеют постоянно существующий
объект чувственного созерцания, то возможность простого явления вовсе не
может быть постигнута. Разум не имеет никаких оснований допускать в
качестве мнения [существование] чисто умопостигаемых существ или чисто
умопостигаемых свойств вещей чувственно воспринимаемого мира, хотя он не
может также на основании какого-то якобы более глубокого понимания
догматически отрицать их (так как у нас нет никаких понятий ни об их
возможности, ни об их невозможности).