На этом основывается логическая топика Аристотеля, которой могли
пользоваться школьные учителя и ораторы, чтобы в той или иной части
мышления найти все наиболее подходящее для обсуждаемого ими предмета и
умствовать по поводу его с некоторой видимостью основательности или
многословно болтать.

Трансцендентальная же топика содержит не более чем четыре приведенные
рубрики всякого сравнения и различения, отличающиеся от категорий тем, что
они показывают не предмет согласно тому, что составляет его понятие
(величина, реальность), а только сравнение представлений, предшествующее
понятию о вещах. Но это сравнение требует прежде всего рефлексии, т. е.
определения того места, куда следует отнести сравниваемые представления
вещей: мыслятся ли они чистым рассудком или даны в явлении чувственностью.

Логически понятия могут сравниваться без рассмотрения того, куда относятся
их объекты, ноумены ли они для рассудка или феномены для чувственности. Но
если мы хотим приступить с этими понятиями к предметам, то нам прежде всего
необходима трансцендентальная рефлексия, [чтобы определить], объектами
какой познавательной способности должны быть эти предметы- чистого ли
рассудка или чувственности. Без этой рефлексии применение понятий слишком
ненадежно и приводит к мнимым синтетическим основоположениям, которые
критический разум не может признать и которые основываются исключительно на
трансцендентальной амфиболии, т. е. смешении объекта чистого рассудка с
явлением.

Не имея такой трансцендентальной топики и потому обманутый амфиболией
рефлективных понятий, знаменитый Лейбниц построил интеллектуальную систему
мира или, вернее, вообразил, будто познал внутренние свойства вещей,
сравнив все предметы только с рассудком и отвлеченными формальными
понятиями своего мышления. Наша таблица рефлективных понятий дает нам то
неожиданное преимущество, что вскрывает отличительные черты его учения во
всех его частях и вместе с тем главное основание этого своеобразного
способа мышления, покоящегося исключительно на недоразумении. Лейбниц
сравнивал все вещи друг с другом только посредством понятий и, естественно,
не нашел никаких различий между ними, кроме тех, на основании которых
рассудок отличает свои чистые понятия друг от друга. Условия чувственного
созерцания, заключающие в себе свои собственные различия, он не считал
первоначальными, так как чувственность была для него лишь способом неясного
представления, а не особым источником представлений; явление было для него
представлением о вещи самой по себе, хотя и отличающимся от рассудочного
познания по своей логической форме, в том смысле, что представления,
поскольку у них обычно недостает расчленения, примешивают к понятию вещи
побочные представления, между тем как рассудок умеет обособлять их. Одним
словом, Лейбниц интеллектуализировал явления, подобно тому как Локк
согласно своей системе ноогонии (если можно так выразиться) сенсифицировал
все рассудочные понятия, считая их лишь эмпирическими или отвлеченными
рефлективными понятиями. Вместо того чтобы видеть в рассудке и
чувственности два совершенно разных источника представлений, которые,
однако, только в сочетании друг с другом могут давать объективно значимые
суждения о вещах, каждый из этих великих философов ратовал лишь за один из
источников познания, относящийся, по их мнению, непосредственно к вещам
самим по себе, а другой источник считал или запутывающим, или приводящим в
порядок представления первого.

Поэтому Лейбниц сравнивал между собой предметы чувств как вещи вообще
только в рассудке. Во-первых, он сравнивал их, поскольку рассудок должен
судить о них как о тождественных или различных. Так как он, стало быть,
имел в виду исключительно понятия о вещах, а не место их в созерцании, в
котором единственно и могут быть даны предметы, и совершенно упускал из
виду трансцендентальное место этих понятий (следует ли относить объект к
явлениям или к вещам в себе), то он неизбежно должен был распространить и
на предметы чувств (mundus phaenomenon) свой принцип тождества
неразличимого, действительный только для понятий о вещах вообще, и
вообразил, будто тем самым внес немалый вклад в естествознание. Конечно,
если я знаю каплю воды как вещь саму по себе по всем ее внутренним
определениям, то я не могу считать ее отличной от другой капли, если
понятие первой капли как целое тождественно с понятием второй. Но если
капля есть явление в пространстве, то она имеет место не только в рассудке
(среди понятий), но и в чувственном внешнем созерцании (в пространстве), и
здесь физические места совершенно безразличные к внутренним определениям
вещей, и место = b может принять вещь, совершенно подобную и равную другой
вещи, находящейся в месте = а, точно так же как если бы эта вещь была в
такой же степени иной по своим внутренним свойствам.