Одного философа спросили: сколько весит дым? Он ответил: вычти из веса
сожженных дров вес оставшегося пепла, и ты получишь вес дыма.
Следовательно, он считал неоспоримым, что даже в огне материя (субстанция)
не уничтожается, а только форма ее претерпевает изменение. Точно так же
положение мы ничего не возникает ничего есть лишь другой вывод из
основоположения о постоянности или, вернее, о постоянном существовании
подлинного субъекта в явлениях. В самом деле, если то в явлении, что мы
хотим назвать субстанцией, должно быть истинным субстратом всякого
определения времени, то необходимо, чтобы всякое существование как в
прошедшем, так и в будущем времени могло быть определено единственно лишь
на основе субстанции. Поэтому мы можем дать явлению название субстанции
только потому, что предполагаем, что оно существует во всякое время, а это
не очень-то выражено словом постоянность (Beharrlichkeit), так как оно
указывает скорее на будущее время. Впрочем, внутренняя необходимость
постоянного существования неразрывно связана с необходимостью постоянного
существования в прошедшем и потому слово Beharrlichkeit можно принять.
Gigni de nihilo nihil, in nihilum nil posse reverti - эти два положения
древние неразрывно соединяли, а в наше время их нередко по недоразумению
разделяют, потому что полагают, будто они касаются вещей в себе и будто
первое из них противоречит зависимости мира (даже и в отношении его
субстанции) от некоей высшей причины, между тем беспокоиться нет оснований,
так как здесь речь идет только о явлениях в сфере опыта, единство которого
было бы невозможно, если бы мы допустили возникновение новых вещей (в
отношении [их] субстанции). В самом деле, тогда исчезло бы то, без чего
невозможно представить единство времени, а именно исчезло бы тождество
субстрата, лишь на основе которого всякая смена обладает полным единством.
Тем не менее эта постоянность есть не более как только способ, каким мы
представляем себе существование вещей (в явлении). Определения субстанции,
которые суть не что иное, как особые способы ее существования, называются
акциденциями. Они всегда реальны, потому что касаются существования
субстанции (отрицания суть лишь определения, выражающие небытие чего-нибудь
в субстанции). Если этому реальному в субстанции приписывают особое
существование (например, движению как акциденции материи), то такое
существование называют присущностью (Inharenz) в отличие от существования
субстанции, которое называют субсистенцией. Однако отсюда возникает много
недоразумений; более правильно говорит и более точен тот, кто называет
акциденциями только способы, какими положительно определяют существование
субстанции. Впрочем, условия логического применения нашего рассудка
заставляют нас как бы обособлять то, что может сменяться в существовании
субстанции, между тем как субстанция сохраняется, и рассматривать это
сменяющееся в его отношении к истинно постоянному и коренному. Поэтому,
хотя категорию субстанции мы поставили под рубрику отношений, она содержит
скорее условие отношений, чем само отношение.

На этом [понятии] постоянности основывается также и правильное толкование
понятия изменения. Возникновение и исчезновение-это не изменения того, что
возникает или исчезает. Изменение есть один способ существования, следующий
за другим способом существования того же самого предмета. Поэтому то, что
изменяется, есть сохраняющееся, и сменяются только его состояния. Так как
эта смена касается только определений, которые могут исчезать или
возникать, то мы можем высказать следующее положение, кажущееся несколько
парадоксальным: только постоянное (субстанция) изменяется; изменчивое
подвергается не изменению, а только смене, состоящей в том, что некоторые
определения исчезают, а другие возникают.

Поэтому изменения можно наблюдать только у субстанций, и безусловное
возникновение и исчезновение, не составляющее определения постоянного, не
может быть возможным восприятием, так как именно это постоянное делает
возможным представление о переходе из одного состояния в другое и от
небытия к бытию, которые, следовательно, эмпирически могут быть познаны
только как сменяющиеся определения того, что сохраняется. Допустите, что
нечто начало существовать безусловно; в таком случае вы должны иметь
какой-то момент, когда этого нечто не было. Но к чему можете вы
присоединить этот момент, если не к тому, что уже существует? В самом деле,
пустое предшествующее время не есть предмет восприятия; но если вы
присоедините это возникновение к вещам, которые уже существовали прежде и
продолжают существовать до возникновения чего-то, то последнее окажется
лишь определением предшествующей вещи как постоянного.