Но в таком случае понятие ноумена- проблематическое
понятие: оно есть представление о вещи, о которой мы не можем сказать ни
то, что она возможна, ни то, что она невозможна, так как мы не знаем иного
способа созерцания, кроме своего чувственного созерцания, и не знаем иного
вида понятий, кроме категорий; между тем ни наши категории, ни наши
созерцания не подходят ни к какому внечувственному предмету. Следовательно,
мы еще не имеем права расширить в положительном смысле область предметов
нашего мышления за пределы условий нашей чувственности и допускать кроме
явлений еще предметы чистого мышления, т. е. ноумены, так как эти предметы
не имеют никакого положительного значения, на которое можно было бы
указать. Нельзя ведь не признать, что одних лишь категорий еще недостаточно
для познания вещей в себе, и без данных чувственности они были бы только
субъективными формами единства рассудка без всякого предмета. Правда,
мышление само по себе не есть продукт чувств, и в этом смысле оно не
ограничено ими, но это еще не дает ему права на самостоятельное чистое
применение без присоединения чувственности, так как в этом случае мышление
не имеет объекта. Нельзя также считать ноумены подобным объектом, так как
ноумен есть именно проблематическое понятие предмета для совершенно иных
созерцаний, чем наши, и для совершенно иного рассудка, чем наш, стало быть,
для такого рассудка, который сам есть проблема. Итак, понятие ноумена не
есть понятие объекта; оно представляет собой только неизбежно связанный с
ограничением нашей чувственности вопрос, не существуют ли предметы,
совершенно независимые от наших чувственных созерцаний. На этот вопрос
можно дать только следующий неопределенный ответ: так как чувственное
созерцание направлено не на все вещи без различия, то остается место для
других различных предметов, следовательно, они не отрицаются безусловно, но
за неимением определенного понятия (так как никакая категория для этого не
пригодна) нельзя также и утверждать, что они суть предметы для нашего
рассудка.

Таким образом, рассудок ограничивает чувственность, не расширяя этим своей
собственной сферы, и так как он предупреждает чувственность, чтобы она не
притязала на знание вещей самих по себе и занималась лишь явлениями, то он
мыслит предмет сам по себе, однако только как трансцендентальный объект,
который составляет причину явления (не будучи, следовательно, сам явлением)
в который нельзя мыслить ни как величину, ни как реальность, ни как
субстанцию и т. п. (потому что эти понятия всегда нуждаются в чувственных
формах, в которых они определяют предмет); стало быть, об этом объекте
совершенно неизвестно, имеется ли он в нас или вне нас и был бы он
уничтожен вместе с чувственностью или он остался бы и после ее устранения.
Если мы желаем назвать этот объект ноуменом, потому что представление о нем
не имеет чувственного характера, то мы вольны это сделать. Но так как мы не
можем применить к нему ни одно из наших рассудочных понятий, то это
представление все же остается для нас пустым и служит лишь для того, чтобы
обозначить границы нашего чувственного познания и оставить место, которое
мы не можем заполнить ни с помощью возможного опыта, ни посредством чистого
рассудка.

Итак, критика этого чистого рассудка не позволяет нам создавать новую
область предметов, кроме тех, которые могут предстать ему как явления, и
запрещает уноситься в умопостигаемые миры, хотя бы даже только в понятие о
них. Вполне простительное заблуждение, которое очевиднейшим образом
приводит нас к этому, но не может быть оправдано, состоит в том, что
применению рассудка вопреки его назначению придают трансцендентальный
характер, и предметам, т. е. возможным созерцаниям, приходится
сообразовываться с понятиями, а не понятиям-с возможными созерцаниями (на
которых только и покоится объективная значимость понятий). Причина этого в
свою очередь заключается в том, что апперцепция и вместе с ней мышление
предшествуют всякому возможному определенному расположению представлений.
Поэтому, мысля нечто вообще и определяя его с одной стороны чувственно, мы
тем не менее отличаем общий и in abstracto представляемый предмет от этого
способа созерцания его. При этом у нас остается способ определения предмета
с помощью одного лишь мышления, который, правда, есть лишь логическая форма
без содержания, но, несмотря на это, кажется нам способом существования
объекта самого по себе (ноумена) безотносительно к созерцанию,
ограничивающемуся нашими чувствами.


* * *

Заканчивая трансцендентальную аналитику, мы должны еще кое-что добавить,
что само по себе не имеет особенно важного значения, но, пожалуй,
необходимо для полноты системы. Высшее понятие, с которого обычно начинают
трансцендентальную философию, есть деление на возможное и невозможное. Но
так как всяким делением предполагается уже разделенное понятие, то
необходимо допускать более высокое понятие; и это есть понятие о предмете
вообще (взятом проблематически, без решения вопроса о том, есть ли этот
предмет что-то или он ничто).