Действительно, каким же образом мы нашли бы совершенное единство
целей при различной воле? Высшая воля должна быть всемогущей, чтобы ей были
подчинены вся природа и ее отношение к нравственности в мире; всеведущей,
чтобы познавать сокровеннейшее в образе мыслей и его моральную ценность;
вездесущей, чтобы быть непосредственно близкой ко всякой потребности,
необходимой для высшего добра в мире; вечной, чтобы никогда не было
недостатка в этом согласии между природой и свободой, и т. д.

Но это систематическое единство целей в этом мире мыслящих существ,
который, правда, как одна лишь природа может называться только чувственно
воспринимаемым миром, а как система свободы-умопостигаемым, т. е.
моральным, миром (regnum gratiae), неизбежно ведет также к целесообразному
единству всех вещей, образующих это великое целое согласно общим законам
природы, подобно тому как систематическое единство целей образуется
согласно общим и необходимым нравственным законам и приводит в связь
практический разум со спекулятивным. Мир необходимо представлять себе как
возникший из некоторой идеи, если он должен согласоваться с тем применением
разума, без которого мы сами считали бы себя недостойными разума, а именно
с его моральным применением, которое целиком основывается на идее высшего
блага. Благодаря этому всякое исследование природы тяготеет к форме системы
целей и в своем высшем развитии становится физикотеологией. А
физикотеология, так как она начинала с нравственного порядка как единства,
коренящегося в сущности свободы, а не случайно установленного внешними
заповедями, сводит целесообразность природы к основаниям, которые должны a
priori быть неразрывно связаны с внутренней возможностью вещей, и тем самым
к трансцендентальной теологии, которая рассматривает идеал высшего
онтологического совершенства как принцип систематического единства,
связывающий все вещи сообразно общим и необходимым законам природы, так как
все они берут свое начало в абсолютной необходимости единой первосущности.

Какое применение можем мы найти для нашего рассудка даже в отношении опыта,
если мы не ставим себе целей? Но высшие цели суть цели моральности, и
познание их может быть дано нам только чистым разумом. Поставив эти цели и
руководствуясь ими, мы не можем даже познание природы целесообразно
применить к знанию там, где сама природа не установила целесообразного
единства. Действительно, без этого единства мы сами не обладали бы даже
разумом, так как у нас не было бы для него школы и культуры,
[приобретенной] благодаря предметам, которые давали бы материал для таких
понятий. Но первое указанное нами целесообразное единство есть нечто
необходимое и обоснованное в самой сущности воли, следовательно, второе
единство, содержащее в себе условие применения первого in concrete, должно
быть таким же; стало быть, трансцендентальное расширение наших познаний
разумом не может составлять причину, а есть только действие практической
целесообразности, которую возлагает на нас чистый разум.

Поэтому и в истории человеческого разума мы находим, что, пока моральные
понятия не были в достаточной степени очищены и определены и пока не было
усмотрено, согласно с этими понятиями, систематическое единство целей, и
притом из необходимых принципов, до тех пор познание природы и даже
значительная степень культуры разума во многих других науках, с одной
стороны, вырабатывали лишь грубые и смутные понятия о божестве, с другой -
вообще проявляли к этому вопросу удивительное равнодушие. Более
значительная разработка нравственных идей, которая сделалась необходимой
благодаря в высшей степени чистому нравственному закону нашей религии,
обратила внимание разума на этот предмет ввиду интереса, который она
вызвала к нему; без всякого содействия со стороны обогащающихся знаний о
природе и со стороны правильных и надежных трансцендентальных знаний (они
были всегда недостаточны) эти нравственные идеи создали понятие о
божественной сущности, которое мы считаем теперь правильным не потому, что
спекулятивный разум убеждает нас в его правильности, а потому, что оно
полностью согласуется с моральными принципами разума. Все же только чистому
разуму, однако лишь в его практическом применении, принадлежит та заслуга,
что он связал с нашими высшими интересами знание, о котором чистая
спекуляция может лишь мечтать, но которое она не в состоянии обосновать, и
тем самым превратил это знание если не в демонстративно доказанную догму,
то все же в безусловно необходимое предположение в соответствии с
существеннейшими целями чистого разума.

Но когда практический разум достиг этого высокого пункта, а именно понятия
единой первосущности как высшего блага, то он не должен воображать, будто
он поднялся над всеми эмпирическими условиями своего применения и вознесся
до непосредственного знания новых предметов настолько, чтобы исходить из
этого понятия и выводить из него даже моральные законы.