Онтологически-экзистенциальная структура падения была бы также криво
понята, захоти кто придать ей смысл дурного и прискорбного онтического
свойства, допускающего возможно преодоление на продвинутых стадиях
человеческой культуры
При первом указании на бытие-в-мире как основоустройство присутствия,
равно и при характеристике его конститутивных структурных моментов за
анализом этого бытийного устройства образ его бытия оставался без внимания.
Правда, были описаны основные виды бытия-в, озабочение и заботливость.
Вопрос о повседневном бытийном образе этих способов быть остался неразобран.
Также обнаружилось, что бытие-в есть что угодно только не лишь
созерцающее или деятельное противостояние, т.е. совместное наличествование,
субъекта и объекта. Тем не менее неизбежно оставалась видимость, будто
бытие-в-мире функционирует как жесткий каркас, внутри которого
развертываются возможные подходы присутствия к своему миру, не затрагивая
бытийно сам "каркас". Этот предположительный "каркас" однако сам тоже
составляет бытийный способ присутствия. Экзистенциальный модус
бытия-в-мире документируется в феномене падения.
Толки размыкают присутствию понимающее бытие к его миру, к другим и к
нему самому, однако так, что это бытие к... имеет модус беспочвенного
зависания. Любопытство размыкает все и вся, но так, что бытие-в оказывается
везде и нигде. Двусмысленность не утаивает от понятливости присутствия
ничего, но только с тем чтобы вогнать бытие-в-мире в выкорчеванное
везде-и-нигде.
С онтологическим прояснением проглядывающего в этих феноменах бытийного
образа повседневного бытия-в-мире мы впервые добываем экзистенциально
достаточное определение ОСНОВОУСТРОЙСТВА присутствия. Какую структуру кажет
"динамика" падения.
Толки с заключенной и них публичной истолкованностью конституируются в
бытии-друг-с-другом. Как продукт, выделившийся из последнего, и для себя они
внутри мира не наличны. Столь же мало позволяют они выпарить себя до чего-то
"обобщенного", что, по сути не принадлежа никому, есть "собственно" ничто и
"реально" имеет место только в говорящем отдельном присутствии. "Толки есть
бытийный образ самого бытия-друг-с-другом, а не возникают только из-за
известных обстоятельств, воздействующих на присутствие "извне". Если однако
присутствие само в толках и публичной истолкованности подает себе самому
возможность затеряться в людях, подпасть беспочвенности, то этим сказано:
присутствие готовит себе самому постоянный соблазн падения. Бытие-в-мире
само по себе соблазнительно.
Став таким образом уже сама себе искушением, публичная истолкованность
фиксирует присутствие в его падшести. Толки и двусмысленность, то, что все
видано и все понято, создают мнимость, будто такая находящаяся в
распоряжении и господствующая разомкнутость присутствия способна обеспечить
ему надежность, аутентичность и полноту всех возможностей его бытия.
Самоуверенность и решительность людей распространяют растущую ненуждаемость
в собственном расположенном понимании. Мнимость людей, что они поддерживают
и ведут полную и подлинную "жизнь", вносит в присутствие успокоенность, для
которой все состоит "в лучшем порядке" и которой распахнуты все двери.
Падающее бытие-в-мире, само себя соблазняя, вместе с тем самоуспокоительно.
Это успокоение в несобственном бытии подбивает однако не к застою и
бездеятельности, но вгоняет в безудержность "занятий". Бытие-упавшим в
"мир" к какому-то покою теперь не приходит.
Соблазнительное успокоение ускоряет падение. В частном аспекте
толкования присутствия теперь может возникнуть мнение, что понимание самых
чужих культур и их "синтез" со своей ведут к полной и впервые истинной
просвещенности присутствия насчет себя самого. Искушенное любопытство и
беспокойное всезнание симулируют универсальную понятность присутствия. Но по
сути остается не определено и не спрошено, что же собственно подлежит
пониманию; остается непонято, что понимание само есть умение быть, должное
высвободиться единственно в самом своем присутствии. В этом успокаивающем,
все "понимающем" сравнении себя со всем, присутствие скатывается к
отчуждению, в каком от него таится самое свое умение быть. Падающее
бытие-в-мире как соблазнительно-успокаивающее вместе с тем отчуждающее.
Это отчуждение опять же не может однако значить, что присутствие
становится от самого себя фактически оторвано; напротив, оно вгоняет
присутствие в способ бытия, склонный к предельнейшему "самоанализу",
искушающий себя во всех толковательных возможностях, так что являемые им
"характерологии" и "типологии" сами уже становятся необозримы.