Через подстегивающее ожидание актуализация оказывается все больше и
больше предоставлена себе самой. Она актуализирует ради актуальности. Так, в
самой себе запутываясь, рассеянная несобранность становится
беспочвенностью. Этот модус актуальности есть
феномен предельно противоположный мгновению-ока. В первой бытие-вот повсюду
и нигде. Второе вводит экзистенцию в ситуацию и размыкает собственное "вот".
Чем несобственнее настоящее, т.е. чем больше актуализация обращена на
себя "саму", тем больше ускользает она, замыкаясь от какой-то определенной
бытийной возможности , но тем меньше тогда будущее способно вернуться к
брошенному сущему. В "отталкивании" актуальности лежит вместе с тем растущее
забывание. Что любопытство всегда уже держится ближайшего и забыло прежнее,
есть не результат, получающийся впервые лишь из любопытства, но
онтологическое условие для него самого.
Выявленные выше черты падения: соблазн, успокоенность, отчуждение и
самозапутывание говорят в аспекте их временного смысла о
том, что ''отталкивающаяся" актуализация по своей экстатичной тенденции
стремится временить из себя самой. Присутствие запутывается, это определение
имеет экстатичный смысл. Прорыв экзистенции в актуализации не означает ведь,
что присутствие отвязывается от своего Я и самости. И в самой крайней
актуализации оно остается временным, т.е. ожидающим, за-бывающим. И
актуализируя присутствие еще понимает себя, хотя от самой своей способности
быть, которая первично основана в собственном настающем и в бывшести, оно
отчуждено. Поскольку, однако, актуализация всегда предлагает "новое", она не
дает присутствию вернуться к себе и успокаивает его постоянно снова. Но это
успокоение усиливает опять же тенденцию к отталкиванию. Не бесконечная
необозримость еще не виданного "вызывает к жизни" любопытство, но падающий
способ временения отталкивающейся актуальности. Даже когда человек видел
все, именно тогда любопытство изобретает новости.
Модус временения "отталкивающейся" актуальности основан в существе
временности, которая конечна. Брошенное в бытие к смерти, присутствие обычно
и чаще от этой более или менее выражение обнажившейся брошенности бежит.
Актуальность отталкивается от ее собственного настающего и бывшести, чтобы
лишь обходом через себя дать присутствию прийти к собственной экзистенции.
Источник "отталкивания" актуальности, т.е. падения в потерянность, дает сама
исходная, собственная временность, делающая возможным брошенное бытие к
смерти.
Брошенность, хотя присутствие может собственно быть перед ней
поставлено, чтобы себя в ней собственно понять, остается от него, все равно,
в аспекте ее онтических откуда и как замкнута. Эта замкнутость однако никоим
образом не есть некое эмпирически имеющееся незнание, но конституирует
фактичность присутствия. Она сообусловливает экстатичный характер
предоставленности экзистенции ничтожному основанию ее самой. Бросок
брошенности в мир сперва не бывает собственно уловлен присутствием;
заложенная в нем "подвижность" еще не приходит к "остановке" из-за того, что
присутствие теперь "есть вот". Присутствие тоже захвачено брошенностью, т.е.
как брошенное в мир оно теряет себя среди "мира" в фактичной обреченности на
озабочивающее. Актуальность, составляющая экзистенциальный смысл этой
тоже-захваченности, никогда от себя не достигнет никакого другого
экстатичного горизонта, кроме как если будет в решении
извлечена назад из своей потерянности, чтобы как выдержанное мгновение-ока
разомкнуть всегдашнюю ситуацию и заодно с ней исходную "граничную ситуацию"
бытия к смерти.
г) Временность речи
Полная, пониманием, расположением и падением конституируемая
разомкнутость вот получает через речь артикуляцию. Поэтому речь временит
первично не в каком-то определенном экстазе. Но поскольку она фактично
выговаривает себя большей частью в языке и ближайшим образом говорит
способом озабоченно-осуждающего обращения к "окружающему миру", то конечно,
актуализация имеет приоритетную конститутивную функцию.
Времена равно как прочие временные феномены языка, "виды глагола" и
"временные ступени", возникают не оттого, что речь высказывается "также" и о
"временных", т.е. "во времени" встречающих процессах. Их основание и не в
том, что говорение протекает "в психическом времени". Речь сама по себе
временна, ибо всякое говорение о чем, чье и к кому основано в экстатичном
единстве временности. Виды глагола укоренены в исходной временности
озабочения, относится ли последнее к внутривременному или нет.