его
толкования, не доказывала бы как раз, что здесь перед нами исходный феномен
присутствия. Последующий анализ ставит совесть в тематическое предвзятие
чисто экзистенциального разыскания* с
фундаментально-онтологической целью.
Сначала надо проследить совесть назад до ее экзистенциальных основ и
структур и показать как феномен присутствия при удержании
за этим сущим его полученного до сих пор бытийного устройства. Так
поставленный онтологический анализ совести лежит до психологической
дескрипции совестных переживаний и их классификации, равно как вне
биологического "объяснения", т.е. ликвидации, феномена. Но не меньше его
отстояние от теологического растолкования совести или тем более от
привлечения этого феномена для доказательств Бога или "непосредственного"
осознания Бога.
Вместе с тем при этом ограниченном исследовании совести его результат
не надо также ни преувеличивать, ни подгонять под искаженные запросы и
принижать. Совесть как феномен присутствия не случайная и спорадическая
наличная эмпирическая данность. Она "есть" только в способе присутствия быть
и заявляет себя как факт всегда лишь с фактичной экзистенцией и в ней.
Требование "индуктивного эмпирического доказательства" для "эмпирической
реальности" совести и правомерности ее "голоса" покоится на онтологическом
извращении феномена. То же извращение разделяет однако и всякая высокомерная
критика совести как лишь временами случающейся, а не "универсально
установленной и установимой эмпирии". Под такие аргументы и контраргументы
факт совести вообще не дает себя подвести. Это не изъян, но лишь примета его
онтологической инородности на фоне мироокружно наличного.
Совесть дает "что-то" понять, она размыкает. Из этой формальной
характеристики возникает рекомендация включить этот феномен в разомкнутость
присутствия. Это фундаментальное устройство сущего, которое всегда мы сами,
конституируется расположением, пониманием, падением и речью. Более
пристальный анализ совести обнажает ее как зов. Зов модус речи. Зов совести
имеет характер призыва присутствия к его наиболее своей способности быть
самим собой, причем в модусе взывания к его наиболее своему бытию-виновным.
Эта экзистенциальная интерпретация лежит неизбежно далеко от обыденной
онтической понятности, хотя и выявляет онтологические основания того, что
расхожее толкование совести в известных границах всегда понимало и как
"теорию" совести довело до концепта. Соответственно экзистенциальная
интерпретация нуждается в выверке через критику расхожего толкования
совести. Из выявленного феномена можно извлечь, насколько он свидетельствует
о собственной способности присутствия быть. Зову совести отвечает возможное
слышание. Понимание вызова раскрывается как воля иметь
совесть. В этом феномене однако лежит то искомое экзистентное избрание
выбора быть самим собой, которое мы, соответственно его экзистенциальной
структуре, называем решимостью. Членение анализов
этой главы тем самым задано:
( 55) экзистенциально-онтологические
основания совести;
( 56) зовущий характер совести;
( 57) совесть как зов заботы;
( 58) понимание призыва и вина;
( 59) экзистенциальная интерпретация
совести и расхожее толкование совести;
( 60) экзистенциальная структура
засвидетельствованной в совести собственной способности-быть.
55.
Экзистенциально-онтологические основания* совести
Анализ* совести отправляется от индифферентной черты,
выявимой на этом феномене: что он неким образом дает нечто понять. Совесть
размыкает и принадлежит тем самым к кругу экзистенциальных феноменов,
конституирующих бытие вот как разомкнутость. Были
разобраны наиболее общие структуры расположения, понимания, речи и падения.
Если мы вводим совесть в эту феноменальную взаимосвязь, то дело не идет о
схематическом приложении полученных там структур к особому "случаю"
размыкания присутствия. Интерпретация совести скорее не просто продолжит
предыдущий анализ разомкнутости вот, но охватит его исходнее в виду
собственного бытия присутствия.
Через разомкнутость сущее, которое мы именуем присутствием, существует
в возможности быть своим вот. Вместе со своим миром оно присутствует для
самого себя, а именно ближайшим образом и большей частью так, что разомкнуло
себе способность быть исходя из озаботившего "мира". Бытийная способность, в
качестве какой экзистирует присутствие, всегда уже предоставила себя
определенным возможностям. И это потому, что оно есть брошенное сущее,
каковая брошенность более или менее отчетливо и убедительно разомкнута через
настроенность.