Присутствие конституируется разомкнутостью, т.е. расположенным
пониманием. Собственное бытие к смерти не может уклоняться от наиболее
своей, безотносительной возможности, в этом бегстве ее скрывать и
перетолковывать для понятливости людей. Экзистенциальный набросок
собственного бытия к смерти должен поэтому выявить моменты такого бытия,
конституирующие его как понимание смерти в смысле небеглого и
непрячущего бытия к означенной возможности.
Ближайшим образом надо обозначить бытие к смерти как бытие к
возможности, а именно к отличительной возможности самого присутствия. Бытие
к возможности, т.е. к возможному, может значить: нацеленность на возможное
как озабочение его осуществлением. В области подручного и наличного подобные
возможности встречают постоянно: достижимое, овладеваемое, проходимое и т.п.
Озаботившаяся нацеленность на возможное имеет тенденцию уничтожать
возможность возможного, делая его доступным. Но озабочивающееся введение в
действие подручных средств (как изготовление, предоставление, переделка и
т.д.) всегда лишь относительно, поскольку осуществленное, и именно оно, тоже
имеет все еще бытийный характер имения-дела. Оно остается, хотя и
осуществленное, как действительное чем-то возможным для... с чертами
для-того-чтобы. Настоящий анализ призван только сделать ясным, как
озабочивающаяся нацеленность относится к возможному: не
тематически-теоретически рассматривая возможное как возможное, тем более в
аспекте его возможности как такой, но так, что она рассматривающе смотрит
мимо возможного на его для-чего-возможность.
Разбираемое бытие к смерти явно не может иметь черт озаботившейся
нацеленности на ее осуществление. Во-первых смерть как возможное есть не
возможное подручное или наличное, но бытийная возможность присутствия. А
потом, озабочение осуществлением этого возможного должно было бы означать
ускорение ухода из жизни. Этим присутствие как раз отнимало бы у себя почву
для экзистирующего бытия к смерти.
Если тогда бытием к смерти подразумевается не ее "осуществление", то
это не может означать: застыть при конце в его возможности. Подобная позиция
состояла бы в "мыслях о смерти". Такое поведение взвешивает возможность,
когда и как она пожалуй могла бы осуществиться. Эти думы о смерти правда не
отнимают у нее совсем ее характера возможности, ее обдумывают все же как
надвигающуюся, но они конечно ослабляют его через вычисляющее желание
распорядиться смертью. Как возможное, она должна как можно меньше казать от
своей возможности. В бытии к смерти наоборот, коль скоро оно имеет понимая,
разомкнуть означенную возможность, как таковую, возможность должна быть
понята неослабленно как возможность, как возможность развернута и в
обращенности к ней как возможность выдержана.
К возможному в его возможности присутствие обращено однако в
ожидании. Для сосредоточенности на нем возможное в его ''да
- ли, нет - ли или все же наконец" способно встретить нестесненным и
неурезанным. Но не попадает ли анализ с феноменом ожидания в тот же род
бытия к возможному, который уже обозначился в озаботившейся нацеленности на
нечто? Всякому ожиданию его возможное понятно и "дано" в свете того, будет
оно все-таки действительно налично и когда и как. Ожиданию не только
случается быть отводом глаз от возможного к его возможному осуществлению, но
оно по сути есть ожидание такового. В ожидании тоже лежит отскок от
возможного и вступление в действительное, ради которого ожидается ожидаемое.
От действительного и к нему возможное втягивается ожиданием в
действительное.
Но бытие к возможности, как бытие к смерти, явно будет к ней относиться
так, что она раскроется в этом бытии и для него как возможность. Это бытие к
возможности мы схватываем терминологически как заступание в возможность. Не
таит ли это поведение в себе приближения к возможному и не всплывает ли с
этой близостью возможного его осуществление? Это приближение не переходит,
однако, в озаботившееся доставление действительного, а просто в понимающем
подступании-ближе возможность возможного становится "больше". Ближайшая
близость бытия к смерти как возможности от действительной смерти так далека,
как только возможно. Чем обнаженнее понята эта возможность, тем чище
понимание вникает в нее как в возможность невозможности экзистенции вообще.
Смерть как возможность не дает присутствию ничего для
"осуществления" и ничего, чем оно как действительное само могло бы быть. Она
есть возможность невозможности всякого отношения к..., всякого
экзистирования. В заступании в эту возможность она становится "все больше",
т.