Это выражение берется и фиксируется тут в его первичном онтологическом
значении. Античная онтология имеет образцовой почвой своего толкования бытия
внутри-мирно встречное сущее. Способом доступа к нему считается voe\v,
соотв. \6yo
поддаваться схватыванию в каком-то особенном \eye\.v (с-казывании), чтобы
это бытие заранее стало понятно как то, что оно есть и во всяком сущем уже
есть. Это всегда уже предшествующее обращение к бытию в об-суждении
(ў - б) сущего есть ка&гг yopeioOciL. Слово
значит ближайшим образом: публично обвинить, высказать нечто кому начистоту.
В онтологическом применении термин означает: как бы высказать сущему
начистоту, что оно всегда уже есть как сущее, т.е. дать для всех его увидеть
в его бытии.
Высматриваемое и видимое в таком показании есть ка&ггуорюа. Они
охватывают априорные определения сущего, по-разному открытого для
рассмотрения и обсуждения в логосе. Экзистенциалы и категории суть две
основовозможности бытийных черт. Отвечающее им сущее требует всегда разного
способа первичного опроса: сущее есть кто (экзистенция) или что (наличность
в широчайшем смысле). О взаимосвязи этих двух модусов черт бытия можно
говорить только из уже проясненного горизонта бытийного вопроса.
Во Введении было уже отмечено, что в экзистенциальной аналитике
присутствия выдвигается попутно задача, настоятельность которой едва ли
меньше чем у самого бытийного вопроса: выявление того априори, которое
должно проявиться, чтобы стал возможен философский разбор вопроса "что такое
человек". Экзистенциальная аналитика присутствия лежит до всякой психологии,
антропологии и уж подавно биологии. В отграничении от этих возможных
разысканий присутствия тема аналитики способна получить еще более отчетливые
очертания. Ее необходимость одновременно даст этим доказать себя еще
убедительнее.
10. Отграничение
аналитики присутствия от антропологии, психологии и биологии
После первой позитивной разметки темы разыскания ее воспретительная
характеристика остается все еще нелишней, хотя соображения о том, чего не
следует делать, легко становятся неплодотворными. Надлежит показать, что
прежние нацеленные на присутствие постановки вопроса и
разыскания,* без ущерба для их предметной результативности, мимо
собственной, философской проблемы промахиваются; что они тем самым, пока они
упорствуют в этом промахе, не вправе претендовать на способность вообще
достичь того, к чему по сути стремятся. Отграничение экзистенциальной
аналитики от антропологии, психологии и биологии относится только к
принципиально онтологическому вопросу. "Научно-теоретически" они неизбежно
недостаточны уже просто потому, что научная структура названных дисциплин -
не скажем "научность" работающих над их развитием - сегодня целиком и
полностью проблематична и нуждается в новых стимулах, долженствующих
возникнуть из онтологической проблематики.
В исторической ориентировке прицел экзистенциальной аналитики можно
пояснить так: Декарт, кому приписывают открытие cogito sum
как исходной базы новоевропейского философского вопрошания, исследовал
cogitare своего ego - в известных границах. Напротив sum он оставляет
полностью неразобранным, хотя оно вводится с той же исходностью что и
cogito. Аналитика ставит онтологический вопрос о бытии этого sum. Если оно
определено, то способ бытия его cogitationes становится впервые уловим.
Конечно, это пояснение цели аналитики историческим примером вместе с
тем обманчиво. Одной из ее первых задач будет доказать, что введение
ближайшей данности Я и субъекта в принципе промахивается мимо феноменального
состава присутствия. Всякая идея "субъекта" онтологически влечет за собой -
если не очищена предшествующим определением онтологического основания -
введение еще и subiectum (unoKei^ievov), с каким бы воодушевлением при этом
ни восставали против "душевной субстанции" или "овеществления сознания".
Вещность сама нуждается прежде в выявлении своего онтологического
происхождения, чтобы можно было спросить, что же надо все-таки позитивно
понимать под неовеществленным бытием субъекта, души, сознания, духа,
личности. Эти титулы все именуют определенные, "формабельные" области
феноменов, но их применению всегда сопутствует странное отсутствие
потребности спросить о смысле означенного ими сущего. Дело поэтому никак не
в своеволии терминологии, если мы избегаем этих титулов, равно как выражений
"жизнь" и "человек", для обозначения сущего, которое есть мы сами.
А с другой стороны в верно понятой тенденции всей научной серьезной
"философии жизни" - слово звучит как ботаника растений - неявно лежит
тенденция к пониманию бытия присутствия.