Какой бы ответ, соотв. сперва исходную
постановку, ни получили эти вопросы в последующем, ближайшим образом следует
понять, что временность как экстатично-горизонтная временит нечто подобное
мировому времени, конституирующему внутри временность подручного и
наличного. Это сущее не может тогда в строгом смысле никогда именоваться
"временным". Оно как всякое неприсутствиеразмерное сущее невременно, реально
ли оно случается, возникает и уходит или имеется "идеально".
Если таким образом мировое время принадлежит к временению временности,
то его нельзя ни "субъективистски" испарять, ни "овеществлять" в дурной
"объективации". Того и другого избегают от ясности прозрения, а не просто на
основе неуверенного колебания между двумя возможностями, только когда
удается понять, как обыденное присутствие из ближайшей ему понятности
времени теоретически конципирует "время" и насколько эта концепция времени и
ее господство заграждает ему возможность понять осмысляемое в ней из
исходного времени, т.е. как временность. Повседневное, дающее себе время
озабочение находит "время" на внутримирном сущем, встречающем "во времени".
Потому высветление генезиса расхожей концепции времени должно отправляться
от внутривременности.
81. Внутривременность и
генезис расхожей концепции времени.
Как повседневному, усматривающему озабочению ближайше кажет себя нечто
такое как "время"? В каком озаботившемся, применяющем средства обращении оно
становится отчетливо доступно? Если с разомкнутостью мира время
опубликовано, а с открытостью внутримирного сущего, принадлежащей к
разомкнутости мира, им всегда уже и озаботились, раз присутствие, считаясь с
собой, ведет счет времени, то поведение, в каком "человек" явно равняется на
время, лежит в применении часов. Его экзистенциально-временной смысл являет
себя как актуализация движущейся стрелки. Считает актуализирующее
прослеживание положений стрелки. Эта актуализация временит в экстатичном
единстве ожидающего удержания. Актуализируя удерживать
"тогда" значит: говоря-теперь, быть открытым для горизонта раньше, т.е.
теперь-уже-не. Актуализируя ожидать "потом" означает: говоря-теперь, быть
открытым для горизонта позже, т.е. теперь-еще-не. Являющее себя в такой
актуализации есть время. Как звучит тогда определение
времени, открытого в горизонте усматривающего, берущего себе время,
озаботившегося применения часов? Оно есть считаемое в актуализирующем,
подсчитывающем слежении за движущейся стрелкой, а именно так, что
актуализация временит в экстатичном единстве с удержанием и ожиданием,
горизонтно открытыми по раньше и позже. Это однако не что иное как
экзистенциально-онтологическое толкование дефиниции, которую дает времени
Аристотель: -кюто yup f':cmv о '/ро\'о
Tipo-repov кш чсттероу. "Именно, время есть считаемое по движению,
встречающему в горизонте раньше и позже" . Насколько странной эта дефиниция
может видеться на первый взгляд, настолько она "сама собой разумеется" и
аутентично добыта, если очерчен экзистенциально-онтологический горизонт, из
которого ее взял Аристотель. Источник так открытого времени не становится
для Аристотеля проблемой. Его интерпретация времени движется скорее в
направлении "естественной" понятности бытия. Поскольку однако эта последняя
и понятое в ней бытие сделаны предыдущим разысканием в принципе проблемой,
то аристотелевский анализ времени может быть тематически интерпретирован
лишь после разрешения бытийного вопроса, а именно так, что этот анализ
приобретает принципиальное значение для позитивного усвоения критически
очерченной проблематики античной онтологии.
Все позднейшие разборы понятия времени в принципе держатся
аристотелевской дефиниции, т.е. они делают темой время, как оно кажет себя в
усматривающем озабочении. Время есть "считаемое", т.е. выговариваемое и,
хотя нетематически, подразумеваемое в актуализации перемещающейся стрелки
(соотв. тени). В актуализации этого подвижного в его движении говорится:
"теперь здесь, теперь здесь и т.д." Считаемое есть эти теперь. И они
являются "в каждом теперь" как "только-что-но-уже-не..." и
"вот-вот-но-еще-не-теперь". Мы называем мировое время, "обозреваемое" таким
образом с применением часов, теперь-временем.
Чем "естественнее" дающее-себе-время озабочение считается с временем,
тем меньше оно держится при выговоренном времени как таковом, но потеряно в
озаботившем средстве, всегда имеющем свое время. Чем "естественнее", т.е.
чем с меньшей тематической направленностью на время как таковое озабочение
определяет и задает время, тем больше актуализирующе-падающее бытие при
озаботившем говорит на скорую руку, с озвучанием или без него: теперь,
потом, тогда.