Незрелый плод напр. идет навстречу своему созреванию. Причем к нему в
созревании вовсе не прибавляется как еще-не-наличное то, чем он еще не был.
Он сам доводит себя до зрелости, и такая само-доводка характеризует его
бытие как плода. Никакое мыслимое привнесение не может устранить незрелость
плода, не приди это сущее от себя к зрелости. Еще-не незрелости
подразумевает не ложное иное, которое безотносительно к плоду могло бы
наличествовать в нем и с ним. Оно имеет в виду сам плод в его специфическом
способе бытия. Еще не полная сумма как подручное в отношении недостающего
неподручного остатка "индифферентна". Строго, она в отношении к нему не
может быть ни неиндифферентна ни индифферентна.
Созревающий же плод не только не индифферентен к незрелости как иному себе,
но созревая он и есть незрелость. Еще-не уже втянуто в его собственное
бытие, и никак не произвольным определением, но конститутивом.
Соответственно присутствие тоже есть, пока оно есть, всегда уже свое еще -
не.
То, что составляет "нецелость" присутствия, постоянное вперед-себя, не
есть ни недостача суммарной собранности, ни тем более ее
пока-еще-недоступность, но такое еще-не, каким присутствие как сущее тем,
что оно есть, имеет быть. И все же сравнение с незрелостью плода, при
известном соответствии, показывает важные различия. Принять их во внимание
значит заметить неопределенность в предыдущей речи о конце и скончании.
Если созревание, специфическое бытие плода, способом бытия своего
еще-не (незрелости) формально и сходится с присутствием в том, что последнее
тоже в еще уточнимом смысле всегда уже есть свое еще-не, то это все-таки не
может значить, что зрелость как "конец" и смерть как "конец" совпадают в
онтологической структуре kohuel Со зрелостью плод вполне закончен. Есть ли
однако смерть, к которой идет присутствие, законченность в этом смысле?
Присутствие правда со своей смертью "закончило свой путь". Обязательно ли
оно при этом исчерпало и свои специфические возможности? Не наоборот ли, они
у него скорее отняты? И "неисполнившееся" присутствие кончается. С другой
стороны, оно настолько не обязательно достигает зрелости лишь со своей
смертью, что может перешагнуть ее уже до своего конца. Чаще оно кончается в
незавершенности или же распавшимся и изношенным.
Скончание не обязательно говорит о полной законченности. Настоятельнее
подступает вопрос, в каком смысле вообще надо понимать смерть как скончание
присутствия.
Кончиться ближайшим образом значит прекратиться, и это опять в
онтологически разном смысле. Дождь прекращается. Его больше нет налицо.
Дорога прекращается. От этого прекращения дорога не исчезает, но
прекращение определяет дорогу как эту наличную. Окончание
как прекращение может соответственно значить: переход в неналичность или же
как раз впервые наличествование с концом. Это названное последним окончание
может опять же определять собою или что-то неготово наличное -- строящаяся
дорога прерывается -- или опять же конституировать "готовность" наличного --
с последним мазком кисти картина готова.
Но окончание как готовность не заключает в себе полной законченности.
Скорее наоборот, что хочет полной законченности, должно достичь возможной
ему готовности. Полная законченность есть фундированный модус "готовности".
Последняя сама возможна лишь как определение наличного или подручного.
Даже окончание в смысле исчезновения еще может модифицироваться
сообразно бытийному способу сущего. Дождь кончился, т.е. прошел. Хлеб
кончился, т.е. съеден, уже не имеется в распоряжении как подручное.
Никаким из этих модусов окончания нельзя адекватно характеризовать
смерть как конец присутствия. Будь умирание понято как законченность в
смысле окончания рассмотренного рода, присутствие было бы положено этим как
наличное, соотв. подручное. В смерти присутствие ни вполне закончено, ни
просто исчезло, ни тем более стало готово или как подручное вполне доступно.
Подобно тому как присутствие, наоборот, пока оно есть, постоянно уже
есть свое еще-не, так есть оно всегда уже и свой конец. Подразумеваемое
смертью окончание значит не законченность присутствия, но* бытие
к концу этого сущего. Смерть - способ быть, который
присутствие берет на себя, едва оно есть. "Едва человек приходит в жизнь, он
сразу же достаточно стар чтобы умереть".
Окончание, как бытие к концу, требует своего онтологического прояснения
из способа бытия присутствия. И, предположительно, лишь из экзистенциального
определения окончания, станет понятна возможность экзистирующего бытия того
еще-не, которое располагается "до" его "конца".