У предстоящей смерти
бытие не этого рода.
Предстоять присутствию опять же может к примеру также отъезд,
разбирательство с другими, отказ от чего-то такого, чем само присутствие
способно быть от своих возможностей бытия, основанных в событие с другими.
Смерть есть возможность бытия, которую присутствие всякий раз должно
взять на себя само. Со смертью присутствие стоит перед собой в его самой
своей способности быть. В этой возможности речь для присутствия идет
напрямую о его бытии-в-мире. Его смерть есть возможность
больше-не-способности-присутствовать. Когда присутствие предстоит себе как
эта возможность самого себя, оно полностью вручено наиболее своей ему
способности быть. Так предстоя себе, все связи с другим присутствием в нем
распались. Эта наиболее своя, безотносительная возможность вместе с тем
предельнейшая. Как способность быть присутствие не может обойти возможность
смерти. Смерть есть возможность прямой невозможности присутствия. Таким
образом смерть открывается как наиболее своя, безотносительная,
не-обходимая возможность. Как таковая, она
есть отличительное предстояние. Основа его экзистенциальной возможности в
том, что присутствие себе самому сущностно разомкнуто, и именно по способу
вперед-себя. Этот структурный момент заботы имеет в бытии к смерти свою
исходнейшую конкретность. Бытие к концу становится феноменально яснее как
бытие к означенной отличительной возможности присутствия.
Наиболее свою, безотносительную и не-обходимую возможность, присутствие
опять же не приобретает задним числом и по обстоятельствам в ходе своего
бытия. Но, пока присутствие экзистирует, оно уже и брошено в эту
возможность. Что оно вручено своей смерти и последняя таким образом
принадлежит к бытию-в-мире, об этом присутствие ближайшим образом и большей
частью не имеет отчетливого или тем более теоретического знания. Брошенность
в смерть приоткрывается ему исходное и настойчивее в расположении
ужаса. Ужас перед смертью есть ужас "перед" наиболее
своей, безотносительной и необходимой способностью быть. Перед-чем этого
ужаса есть само бытие-в-мире. За-что этого ужаса есть напрямую способность
присутствия быть. Со страхом перед уходом из жизни ужас перед смертью
смешивать нельзя. Он никак не прихотливое и случайное "упадочное" настроение
единицы, но, как основорасположение присутствия, разомкнутость того, что
присутствие, как брошенное бытие, экзистирует к своему концу. Тем самым
проясняется экзистенциальное понятие умирания как брошенного бытия к
наиболее своей, безотносительной и не-обходимой способности быть.
Отграничение от чистого исчезания, но также и от лишь-околевания и наконец
от "переживания" ухода из жизни возрастает в отчетливости.
Бытие к концу возникает не порою лишь всплывающей установкой, но по
сути принадлежит брошенности присутствия, так или иначе обнажающейся в
расположении (настроении). Всякое царящее в присутствии фактичное "знание"
или "незнание" о наиболее своем бытии к концу есть лишь выражение
экзистентной возможности по-разному держаться в этом бытии. Что фактично
многие ближайшим образом и большей частью о смерти не знают, нельзя выдавать
за доказательство того, что бытие к смерти не "всеобще" принадлежит
присутствию, а лишь того, что присутствие ближайшим образом и большей частью
себе это наиболее свое бытие к смерти, в бегстве от него, скрывает.
Присутствие умирает фактично все то время, пока оно
экзистирует, но обычно и чаще в модусе падения. Ибо фактичное экзистирование
есть не только вообще и индифферентно брошена способность-быть-в-мире, но
всегда уже и растворившаяся в озаботившем ''мире". В этом падающем бытии
при... дает о себе знать бегство от не-по-себе, т.е. теперь от наиболее
своего бытия к смерти. Экзистенция, фактичность, падение характеризуют бытие
к концу и потому конститутивны для экзистенциального понятия смерти.
Умирание основано со стороны своей онтологической возможности в заботе
*.
Если однако бытие к смерти исходно и по сути принадлежит бытию
присутствия, то оно должно -- пусть сперва несобственно - быть выявимо и в
повседневности. И если тем более бытие к концу призвано подавать
экзистенциальную возможность для экзистентной целости присутствия, то здесь
может лежать феноменальное подтверждение тезиса: забота есть онтологический
титул для целости структурного целого присутствия. Для полного
феноменального обоснования этого тезиса предварительной прорисовки
взаимосвязи между бытием к смерти и заботой недостаточно. Он должен
просматриваться прежде всего в ближайшей конкретности присутствия, его
повседневности.