Оно
способно высвободиться в своих позитивных возможностях только потом, когда
заглушающие толки станут недейственны и "всеобщий" интерес отомрет.
Двусмысленность публичной истолкованности
выдает забегающее вперед проговаривание и любопытствующее чутье за
собственно совершающееся и ставит на осуществлении и действии печать
запоздалости и иррелевантности. У людей поэтому понимание присутствия
постоянно обознается в своих проектах относительно аутентичных возможностей
бытия. Двусмысленно присутствие всегда "вот", т.е. в той публичной
разомкнутости бытия-друг-с-другом, где самые громкие толки и самое
находчивое любопытство держат "дело" на мази, там, где повседневно
происходит все и по сути ничего.
Эта двусмысленность подбрасывает любопытству всегда то, что оно ищет, и
придает толкам видимость, будто в них все решается.
Этот бытийный способ разомкнутости бытия-в-мире пронизывает однако и
бытие-друг-с-другом как такое. Другой ближайше "присутствует" из того, что
люди о нем слышали, о нем говорят и знают. В промежутках между исходным
бытием-друг-с-другом вдвигаются как ближайшее толки. Всякий главное дело и
прежде всего следит за другим, как он себя поведет, что на
это скажет. Бытие-друг-с-другом в людях есть сплошь да рядом не замкнутое,
безразличное друг-рядом-с-другом, но напряженное, двусмысленное
друг-за-другом-слежение, тайный взаимоперехват. Под маской друг-за-друга
разыгрывается друг-против-друга.
Притом надо заметить, что двусмысленность возникает вовсе не от
специального намерения исказить и извратить, что она не вызвана впервые
каким-то отдельным присутствием. Она лежит уже в бытии-друг-с-другом как
брошенном бытии-друг-с-другом в одном мире. Но публично она потаена, и люди
будут всегда противиться тому, чтобы эта интерпретация бытийного образа
истолкованности людей попала в точку. Было бы недоразумением, пожелай
экспликация этих феноменов подтвердить себя через согласие людей.
Феномены толков, любопытства и двусмысленности были выставлены таким
образом, что между ними самими намечается уже какая-то бытийная взаимосвязь.
Способ бытия этой взаимосвязи надлежит теперь схватить
экзистенциально-онтологически. Основообраз бытия повседневности надлежит
понять теперь в горизонте добытых до сих пор бытийных структур присутствия.
38. Падение и
брошенность
Толки, любопытство и двусмысленность характеризуют способ, каким
присутствие есть вседневно свое "вот", разомкнутость бытия-в-мире. Эти черты
как экзистенциальные определения не наличествуют в присутствии, они
со-ставляют его бытие. В них и в их бытийной взаимосвязи обнажается
основообраз бытия повседневности, который мы именуем
падением присутствия.
Этот титул, не выражающий никакой негативной оценки, призван означать:
присутствие ближайшим образом и большей частью существует при озаботившем
"мире". Это растворение в бытии при... имеет чаше всего характер
потерянности в публичности людей. Присутствие от себя самого как собственной
способности-быть-самостью ближайшим образом всегда уже отпало и упало в
"мир". Упадшесть в "мир" подразумевает растворение в бытии-друг-с-другом,
насколько последнее ведомо толками, любопытством и двусмысленностью. Что мы
называли несобственностью присутствия, получит теперь
через интерпретацию этого
падения более строгое определение. Не- и вне-собственное никоим образом не
означает однако "собственно не", как если бы присутствие с этим бытийным
модусом вообще теряло свое бытие. Несобственность настолько не подразумевает
ничего подобного уже-не-бытию-в-мире, что составляет как раз отличительное
бытие-в-мире, полностью захваченное "миром" и соприсутствием других в людях.
Не-самим-собой-бытие функционирует как позитивная возможность сущего,
которое по своей сути озабочиваясь растворяется в мире. Такое не-бытие надо
понимать как ближайший присутствию способ быть, в каком оно большей частью
держится.
Падение присутствия нельзя поэтому брать и как "грехопадение" из более
чистого и высшего "прасостояния". О том мы не только онтически не имеем
никакого опыта, но и онтологически никаких возможностей и путеводных нитей
интерпретации.
От себя самого как фактичного бытия-в-мире присутствие как падающее уже
отпало; и падает оно не на чем-то сущем, с каким сталкивается или нет
впервые лишь в ходе своего бытия, но на мире, который сам к его бытию
принадлежит. Падение есть экзистенциальное определение самого присутствия и
ничего не высказывает о нем как наличном, о наличных отношениях к сущему, от
которого оно "происходит", или к сущему, с которым позднее вошло в
соmmercium.