В речи присутствие выговаривается, не потому что
оно сначала замуровано как "внутреннее" от некоего снаружи, но потому что
оно как бытие-в-мире понимая уже есть "снаружи". Выговоренное есть именно
бытие-снаружи,* т.е. всегда вид расположения (настроения), о
котором было показано, что оно задевает полную разомкнутость бытия-в.
Языковой индекс принадлежащего к речи оповещения о расположенном бытии-в
лежит в тоне, модуляции, в темпе речи, "в манере говорить". Сообщение
экзистенциальных возможностей расположения, т.е. размыкание экзистенции,
может стать своей целью "поэтической" речи.
Речь есть значимое членение расположенной понятности бытия-в-мире. В
качестве конститутивных моментов к ней принадлежат: о-чем речи
(обговариваемое), проговоренное как таковое, сообщение и извещение. Это не
свойства, какие удается лишь эмпирически наскрести в языке, но укорененные в
бытийной конституции присутствия экзистенциальные черты,
онтологически впервые делающие возможным нечто подобное языку. В фактичном
языковом образе определенной речи отдельные из этих моментов могут
опускаться, соотв. оставаться незамеченными. Что "словесно" они зачастую не
выражаются, есть лишь индекс определенного рода речи, которая, насколько она
есть, всегда должна быть в целости названных структур.
Попытки постичь "сущность языка" всегда ориентируются как раз на
какой-то один из этих моментов и язык осмысливают по путеводной нити идеи
"выражения", "символической формы", сообщения как "высказывания", "исповеди"
переживаний или "образо-творчества" жизни. Для вполне удовлетворительной
дефиниции языка ничего однако не дало бы, пожелай кто синкретически сцепить
эти разные фрагменты определения. Решающим остается прежде проработать
онтологически-экзистенциальное целое структуры речи на основе аналитики
присутствия.
Взаимосвязь речи с пониманием и понятностью проясняется из одной
принадлежащей к самой речи экзистенциальной возможности, из слышания. Мы не
случайно говорим, когда не "верно" расслышали, что не "поняли". Слышание
конститутивно для речи. И как словесное озвучание основано в речи, так
акустическое восприятие в слышании. Прислушивание
к... есть экзистенциальная открытость присутствия как событие для
других. Слышание конституирует даже первичную и собственную открытость
присутствия для его самого своего умения быть в качестве слышания голоса
друга, которого всякое присутствие носит с собой. Присутствие слышит, потому
что понимает. Как понимающее бытие-в-мире с другими оно "послушно"
соприсутствию и себе самому и в этом послушании к ним принадлежно.
Слышание-друг-друга, в котором складывается событие, имеет возможные способы
следования, со-путствия, привативные модусы неслышания, противоречия,
упрямства, ухода.
На основе этой экзистенциально первичной способности слышать возможно
нечто подобное прислушиванию, которое феноменально еще исходнее чем то, что
в психологии "ближайшим образом" определяется как слышание, ощущение тонов и
восприятие звуков. И прислушивание также имеет бытийный род понимающего
слышания. "Ближайшим образом" мы вовсе никогда не слышим шумы и звуковые
комплексы, но скрипящую телегу, мотоцикл. Слышат колонну
на марше, северный ветер, стук дятла, потрескивание огня. Требуется уже
очень искусственная и сложная установка, чтобы "слышать" "чистый шум". Что
мы однако ближайшим образом слышим мотоциклы и машины, есть феноменальное
свидетельство тому, что присутствие как бытие-в-мире всегда уже держится при
внутримирно подручном, а вовсе не сначала при "ощущениях", чья мешанина
должна сперва якобы оформиться, чтобы послужить трамплином, от которого
отскочит субъект, чтобы в итоге добраться до "мира". Присутствие как
сущностно понимающее бывает прежде всего при понятом.
При специальном слушании речи другого мы тоже сначала понимаем
сказанное, точнее, заранее уже бываем вместе с другими при сущем, о котором
речь. Фонетически произносимое, мы, наоборот, ближайшим образом не слышим.
Даже там, где говорение неотчетливо или даже язык чужой, мы слышим сначала
непонятные слова, а не разнообразие акустических данных.
При "естественном" слышании того, о-чем речь, мы можем, конечно,
вслушиваться вместе с тем в способ произнесения, "дикцию", но это тоже
только в предшествующем понимании также и говоримого; ибо лишь таким образом
существует возможность оценить конкретное как произнесенности в его
соразмерении с тематическим о-чем речи. Равно и реплика как ответ следует
обычно прямо из понимания о-чем речи, уже "разделенного" в событии.
Только где дана экзистенциальная возможность речи и слышания, кто-то
может прислушиваться.