Во всяком случае бытие-виновным в последнем названном смысле как
нарушение того или иного "нравственного требования" есть способ-бытия
присутствия. Это верно конечно также и о бытии-виновным как "заслужении
наказания", как "имении долга" и о всякой "виновности в...". Все это тоже
поступки присутствия. Если осмысливать это "отягощен нравственной виной" как
"качество" присутствия, то этим мало что сказано. Наоборот, этим
обнаруживается только, что характеристика недостаточна, чтобы онтологически
отграничить этот род "бытийной определенности" присутствия от предыдущих
видов поступания. Понятие нравственной вины ведь и
онтологически настолько мало прояснено, что смогли стать и
остались господствующими толкования этого феномена, вовлекающие в его
понятие также идею заслуженности наказания, и даже повинности перед... или
его определяющие исходя из этих идей. Но тем самым "виновен" опять же
вытесняется в сферу озабочения в смысле примиряющего просчета притязаний.
Прояснение феномена вины, не обязательно привязанного к "повинности" и
правонарушению, может удаться только тогда, когда прежде принципиально
спрошено о виновном-бытии присутствия, т.е. идея "виновного'' понята из
способа присутствия быть.
Для этой цели идея "виновного" должна быть настолько формализована,
чтобы привязанные к озаботившемуся событию с другими расхожие феномены вины
отпали. Идея вины должна быть не только поднята над сферой просчитывающего
озабочения, но отрешена также от привязки к долженствованию и закону,
погрешая против коих кто-то отягощает себя виной. Ибо здесь вина тоже
необходимо определяется еще как изъян, как недостача чего-то долженствующею
и могущего быть. Недостача же означает не-бытие-в-наличии. Изъян как
не-бытие-в-наличии должного есть бытийное определение наличного. В этом
смысле экзистенция по своей сути не может иметь никакого изъяна, не потому
что она совершенна, но потому что ее бытийный характер остается отделен от
всякой наличности.
И все же в идее "виновен" лежит характер нет. Если "виновен" способно
определять собой экзистенцию, то здесь возникает онтологическая проблема,
экзистенциально прояснить нет-характер этого нет. Далее к идее "виновного"
принадлежит то, что в понятии вины как "бытия виновником чему" индифферентно
выражается: быть основанием для... Формально экзистенциальную идею "виновен"
мы определяем таким образом: бытие-основанием для бытия, определенного через
нет, -- т.е. бытие-основанием некой ничтожности. Если лежащая в
экзистенциально осмысленном понятии вины идея нет исключает привязку к
возможному соотв. требующемуся наличному, если к тому же присутствие вообще
не может измеряться ничем наличным или принятым, чем оно само не бывает или
бывает не своим способом, т.е. экзистируя, то тем самым отпадает возможность
считать из-за его бытия-основанием для изъяна само сущее таким основанием
"ущербным". Нельзя прямиком от присутствиеразмерно "причиненного" ущерба,
невыполнения какого-то требования, вести отсчет назад к
ущербности "причины". Бытие-основанием для... не обязательно должно иметь
тот же нет-характер, что и основывающийся в нем и из него возникающий
приватив. Основание не обязательно впервые перенимает свою ничтожность от
того, что на нем основано. Здесь однако лежит тогда: не бытие-виновным
впервые результирует из провинности, но наоборот: последняя становится
возможна лишь "на основании" какого-то исходного бытия-виновным. Удастся ли
выявить нечто подобное в бытии присутствия, и как такое вообще
экзистенциально возможно?
Бытие присутствия есть забота. Она вбирает в себя фактичность
(брошенность), экзистенцию (набросок) и падение. Сущее, присутствие брошено,
не от себя самого введено в свое вот. Сущее, оно определено как
способность-быть, которая принадлежит сама себе, и все же не сама собой дана
себе в собственность. Экзистируя, оно никогда не заглянет назад за свою
брошенность, так чтобы суметь факт своего "так оно есть и имеет быть"
однажды взять да выпустить из его самобытия и ввести и вот. Брошенность
однако не лежит позади него как эмпирически случившееся и с присутствием
снова разлучившееся событие из происходящих с ним, но присутствие как забота
постоянно есть - пока оно есть - свое "так оно есть". В качестве этого
сущего, врученное которому оно единственно способно экзистировать как сущее,
какое оно есть, оно есть экзистируя основание своей способности быть. Хотя
оно само не заложило это основание, оно покоится в его тяжести, которую
настроение обнажает ему как груз.
А как оно есть это брошенное основание? Единственно так, что оно
бросает себя на возможности, в которые оно брошено.