Слышание и понимание заранее привязаны к произносимому как таковому.
Сообщение не "сообщает" первичного бытийного отношения к сущему, о каком
речь, но бытие-друг-с-другом движется в говорении-друг-с-другом и озабочении
проговариваемым. Ему важно чтобы говорение было. Сказанность, поговорка,
изречение отвечают теперь за подлинность и дельность речи и ее понятность. И
поскольку говорение утратило первичную бытийную связь с сущим, о котором
речь, соотв. никогда ее не достигало. Оно сообщает себя не способом
исходного освоения этого сущего, но путем разносящей и вторящей речи.
Проговоренное как таковое описывает все более широкие круги и принимает
авторитарный характер. Дело обстоит так, потому что люди это говорят. В
таком до- и проговаривании, через которое уже изначальная нехватка почвы
достигает полной беспочвенности, конституируются толки.
А именно эти последние не остаются ограничены звучащим проговариванием, но
широко распространяются в написанном как "литература".
Проговаривание основано здесь не настолько уж в говорении понаслышке. Оно
питается прочитанным. Средняя понятливость читателя никогда не сможет
решить, что исходно почерпнуто и добыто и что пересказано. Больше того,
средняя понятливость даже и не станет хотеть такого различения, не будет
нуждаться в нем, поскольку она ведь все понимает.
Беспочвенность толков не запирает им доступа в публичность, но
благоприятствует ему. Толки есть возможность все понять без предшествующего
освоения дела. Толки уберегают уже и от опасности срезаться при таком
освоении. Толки, которые всякий может подхватить, не только избавляют от
задачи настоящего понимания, но формируют индифферентную понятливость, от
которой ничего уже не закрыто.
Речь, принадлежащая к сущностному бытийному устройству присутствия и
тоже образующая его разомкнутость, имеет возможность стать толками и в этом
качестве не столько держать бытие-в-мире открытым в членораздельной
понятности, но замкнуть его и скрыть внутримирное сущее. Для этого не надо
намерения обмануть. Толки не имеют образа бытия сознательной выдачи чего-то
за что-то. Беспочвенной сказанности и далее-пересказанности довольно, чтобы
размыкание исказилось до замыкания. Ибо сказанное сразу всегда понимается
как "говорящее", т.е. раскрывающее. Толки соответственно с порога, из-за
свойственного им упущения возврата к почве того, о чем речь, суть замыкание.
Оно снова еще упрочивается тем, что толки, в которых мнится достигаемой
понятность обсужденного, на основе этой мнимости вытесняют и в своеобразной
манере пригнетают и оттягивают всякое новое спрашивание и всякое
разбирательство.
В присутствии эта толковость толков всегда уже утвердилась. Многое мы
сначала узнаем этим способом, немалое так никогда и не выбирается из такой
средней понятности. Этой обыденной растолкованности, в какую присутствие
ближайшим образом врастает, оно никогда не может избежать. В ней и из нее и
против нее происходит всякое подлинное понимание, толкование и сообщение,
переоткрытие и новоосвоение. Не так, что некогда присутствие незатронуто и
несоблазненно этой растолкованностью было поставлено перед свободной землей
"мира" по себе ради чистого узрения всего встречного. Господство публичной
растолкованности уже решило даже относительно возможностей
настроенности, т.е. основном способе, каким присутствие дает
задеть себя миру. Люди размечают настроение, они определяют, что человек и
как человек "видит".
Толки, замыкающие характеризованным образом, суть способ бытия лишенной
корней понятливости присутствия. Они однако не случаются как наличное
состояние при наличном, но экзистенциально неукоренены сами способом
постоянного выкорчевывания. Онтологически это значит: присутствие,
держащееся толков, отсечено как бытие-в-мире от первичных и
исходно-аутентичных бытийных связей с миром, с событием, с самим бытием-в.
Оно держится в некоем парении и этим способом все же всегда есть при
"мире'', с другими и к себе самому. Только сущее, чья разомкнутость
конституирована расположенно-понимающей речь, т.е. есть в этом
онтологическом устройстве свое вот, свое "в-мире", имеет бытийную
возможность такой выкорчеванности, которая настолько не составляет какого-то
небытия присутствия, что наоборот есть его обыденнейшая и упрямейшая
"реальность", В самопонятности и самоуверенности средней растолкованности
лежит однако, что под его охраной даже жуть зависания, в каком оно может
катиться к растущей беспочвенности, остается для фактического присутствия
потаенной.