В меру фундирования часов и счета времени во временности
присутствия, конституирующей это сущее как историческое, возможно показать,
в каком плане применение часов само онтологически исторично и
всякие планы как таковые "имеют историю"'.
Проблема измерения времени в теории относительности здесь не
затрагивается. Выяснение онтологического фундамента этого измерения заранее
уже предполагает проясненность мирового времени и внутривременности из
временности присутствия и равным образом высветление экзистенциально
Публикуемое при времяизмерении время никоим образом не становится через
датировку из пространственных мерных соотношений пространством. Точно так же
не в том надо искать экзистенциально-онтологическую суть время измерения,
что датированное "время'' определяется числовым образом из пространственных
протяжении и местных перемещений пространственной вещи. Онтологически
решающее лежит скорее в специфической актуализации, делающей измерение
возможным. Датировка из "пространственно" наличного настолько не есть
опространствение времени, что это мнимое опространствение означает не что
иное как актуализацию наличного для кого угодно в каждом теперь сущего в его
пребываемости. В измерении времени, по своей сути необходимо
теперь-говорящем, измеряемое как таковое за добыванием меры как бы забыто,
так что помимо отрезка и числа ничего не найти.
Чем меньше озаботившееся временем присутствие может терять время, тем
время становится "ценнее", тем ближе под рукой должны быть и часы. Не только
надо уметь задавать время "точнее", но само определение времени должно
занимать как можно меньше времени и все же притом согласовываться с
временными показаниями у других.
Предварительно требовалось лишь выявить вообще "взаимосвязь" применения
часов и берущей себе время временностью. Так же как конкретный анализ
развитого астрономического счета времени принадлежит к
экзистенциально-онтологической интерпретации открытия природы, так и
фундамент календарной историографической "хронологии" может быть
высвечен лишь внутри круга задач экзистенциального анализа
исторического познания. временной конституции раскрытия природы и временного
смысла измерения вообще. Аксиоматика техники физических измерений опирается
на эти разыскания и неспособна со своей стороны никогда развернуть проблему
времени как таковую.
Времяизмерение выполняет явственную публикацию времени. Так что этим
путем впервые делается знакомо то, что мы обыкновенно именуем "временем".
Озабочение отвело каждой вещи "ее время". Она "имеет" его и может его
подобно всякому внутримирному сущему "иметь" лишь поскольку вообще есть "во
времени". Время, внутри какого встречает внутри мирное сущее, мы знаем как
мировое время. Оно имеет на основе экстатично-горизонтного устройства
временности, которой принадлежит, ту же трансценденцию что мир. С
разомкнутостью мира мировое время публично. Так что всякое временно
озаботившееся бытие при внутримирном сущем усматривающе понимает его как
встречное "во времени".
Время, "в котором" движется и покоится наличное, не "объективно ", если
под этим подразумевается по-себе-наличествование внутримирно встречного. Но
ничуть не больше время и "субъективно ", если мы под этим понимаем
наличествование и случаемость в "субъекте". Мировое время "объективнее" чем
любой возможный субъект, ибо как условие возможности внутримирно сущего оно
с разомкнутостью мира всегда уже экстатично-горизонтно
"объектируется". Мировое время
поэтому тоже, против мнения Канта, преднаходимо в физическом так же
непосредственно как психическом и в первом не окольным путем через второе.
Ближайшим образом "время" оказывается именно на небе, т.е. там, где, в
естественном равнении на него, его находят, так что "время" даже
отождествляется с небом.
Но мировое время и "субъективнее " любого возможного субъекта, ибо оно
в верно понятом смысле заботы как бытия фактично экзистирующей самости
впервые только и делает это бытие тоже возможным. "Время" не налично ни в
"субъекте" ни в объекте", ни "внутри" ни "вне" и "есть" "раньше" всякой
субъективности и объективности, ибо оно представляет условие для самой
возможности этого "раньше". Есть ли у него тогда вообще "бытие"? Если нет,
фантом ли оно тогда или более "сущее" чем всякое возможное сущее?
Продолженное в направлении таких вопросов разыскание
упрется в ту же "границу", которая уже вставала перед предварительным
разбором взаимосвязи истины и бытия.