Продвижение, застой, перестройку и "итог"
отдельного присутствия мы вычисляем ближайшим образом из хода, срыва,
изменения и подконтрольности озаботившего. Как бы ни была тривиальна отсылка
к понятности присутствия для обыденной понятливости, онтологически она ведь
никоим образом не прозрачна. Почему же тогда не определять "взаимосвязь"
присутствия из озаботившего и "пережитого"? Разве средство и продукт и все,
чего держится присутствие, не принадлежит тоже к "истории"? Разве событие
истории есть лишь изолированное протекание "потоков переживания" в одиночных
субъектах?
В действительности, история не есть ни взаимосвязь движения
изменяющихся объектов, ни свободнопарящая последовательность переживаний
"субъектов". Тогда событие истории касается "сцепления" субъекта и объекта?
Если уж относить событие к субъект-объектному отношению, то надо спросить и
о способе бытия этого сцепления как такового, если оно есть то, что по
существу "происходит". Тезис об историчности присутствия говорит, что
историчен не безмирный субъект, а сущее, которое экзистирует как
бытие-в-мире. Событие истории есть событие бытия-в-мире. Историчность
присутствия есть по своему существу историчность мира, который на основании
экстатично-горизонтной временности принадлежит к временению этой последней.
Насколько присутствие фактично экзистирует, настолько встречает уже и
раскрываемое внутри мира. С экзистенцией исторического бытия-в-мире
подручное и наличное всякий раз уже втянуты в историю мира. Средство и
продукт, книги к примеру имеют свои "судьбы", сооружения и учреждения имеют
свою историю. Однако и природа тоже исторична. А именно как раз не поскольку
мы говорим о "естественной истории'"; зато явно как ландшафт, область
расселения и эксплуатации, как поле боя и культовое
пространство. Это внутримирное сущее оказывается как таковое исторично, и
его история не означает чего-то "внешнего", лишь сопровождающего
"внутреннюю" историю "души". Мы именуем это сущее миро-историческим. При
этом требует внимания двоякое значение выбранного нами и понятого здесь
онтологически выражения "миро-история". Оно означает во-первых событие мира
в его сущностном, экзистентном единстве с присутствием. Вместе с тем однако
оно, поскольку с фактично экзистентным миром всегда раскрыто внутримирное
сущее, имеет в виду внутримирное "событие" подручного и наличного.
Исторический мир фактично есть лишь как мир внутримирного сущего.
"Происходящее" со средством и продуктом как таковыми имеет свой характер
подвижности, до сих пор лежащий полностью в темноте. Кольцо к примеру,
которое "вручают" и "носят", претерпевает в этом своем бытии не просто
изменения места. Подвижность события, в котором "с ним что-то происходит",
никак не удается уловить из движения как перемещения. То же верно о всех
миро-исторических "процессах" и событиях, известным образом также о
стихийных бедствиях". В проблему онтологической структуры миро-исторического
события мы здесь, не говоря уж о необходимом для этого перешагивании за
границы темы, тем менее можем углубляться, что цель данной экспозиции как
раз полвести к онтологической загадке подвижности события вообще.
Нужно очертить только тот круг феноменов, который онтологически
необходимо соподразумевается в разговоре об историчности присутствия. На
основе временно фундированной трансценденции мира в событии экзистирующего
бытия-в-мире миро-историчное всегда уже "объективно" присутствует без того,
чтобы быть историографически охвачено. И поскольку фактичное присутствие
падая, растворяется в озаботившем, оно понимает свою историю ближайшим
образом миро-исторично. И поскольку к тому же расхожая понятность бытия
понимает "бытие" индифферентно как наличность, бытие миро-историчного
воспринимается и истолковывается в смысле настающего, пребывающего и
исчезающего наличного. Поскольку наконец смысл бытия вообще сходит просто за
самопонятный, вопрос о бытийном роде миро-историчного и о подвижности
события вообще есть "все-таки собственно" лишь бесплодная состоятельность
словесного умствования.
Обыденное присутствие рассеяно по многообразию того, что каждодневно
"происходит". Ситуации, обстоятельства, которых
озабочение заранее "тактически" ожидает, создают "судьбу". Из озаботившего
несобственно экзистирующее присутствие только и вычисляет себе свою историю.
И поскольку при этом в гонке своих "занятий" оно должно впервые еще собрать
себя из рассеяния и бессвязности только что "происшедшего", раз хочет прийти
к самому себе, то вообще впервые лишь из горизонта понятности несобственной
историчности возникает вопрос о поддержании "взаимосвязи" присутствия в
смысле переживаний субъекта, "тоже" наличных.