Ожидающе-удерживающая актуализация толкует себя. И это опять же
возможно лишь поскольку она - сама по себе экстатично открытая -- для самой
себя всегда уже разомкнута и в понимающе-говорящем толковании артикулируема.
Поскольку временность экстатично-горизонтно конституирует высвеченность вот,
постольку она исходно в вот всегда уже истолковываема и тем самым знакома.
Толкующую себя актуализацию, т.е. истолкованное, которое задействовано в
"теперь", мы именуем "время". Отсюда явствует лишь, что временность, в
качестве экстатично открытой познаваемая, ближайшим образом и большей частью
известна лишь в этой озаботившейся истолкованности. "Непосредственная"
понятность и известность времени не исключает однако, что и исходная
временность как таковая и временящий в ней источник выговоренного времени
тоже остаются не опознаны и не осмыслены.
Что к истолкованному с "теперь", "потом" и "тогда" сущностно
принадлежит структура датируемости, становится элементарнейшим
доказательством происхождения этого истолкованного из толкующей себя
временности. Говоря "теперь", мы всегда уже понимаем, и без того чтобы это
сказать, некое " ...когда то и то". Почему же? Потому что "теперь"
истолковывает актуализацию сущего. В "теперь, когда..." лежит экстатичный
характер настоящего. Датируемость этих "теперь",
"потом" и "тогда" есть отсвет экстатичного устройства временности и потому
существенна для самого оговариваемого времени. Структура датируемости
"теперь", "потом" и "тогда" свидетельствует, - что они идут из корня
временности, сами суть время. Толкующее выговаривание этих "теперь", "потом"
и "тогда" есть исходнейшее* задание времени. И поскольку в
экстатичном единстве временности, понимаемой нетематически и потому
непознавательно вместе с датируем остью, присутствие всегда уже разомкнуто
себе самому как бытие-в-мире и заодно с ним раскрыто внутримирное сущее,
истолкованное время всегда уже тоже получает датировку из сущего,
встречающего в разомкнутости вот: теперь, когда -- хлопает дверь; теперь,
когда - у меня пропала книга, и подобное.
На основе того же самого происхождения из экстатичной временности
принадлежащие к "теперь", "потом" и "тогда" горизонты имеют
характер датируемости как "сегодня, коль скоро... "позднее, как только..." и
''раньше, когда...".
Когда ожидание, понимая в "потом", толкует себя и при этом как
актуализация понимает то, чего ждет, из своего "теперь", то в "датировке"
этого "потом" уже лежит "а теперь еще нет". Актуализирующее ожидание
понимает свое "до тех пор". Толкование артикулирует это "до тех пор" -- а
именно оно "имеет время" -- как между, равным образом имеющее аспект
датируемости. Он выражается через "в-продолжение-того-как...". Озабочение
может опять же артикулировать, ожидая, само это "в-продолжение-того" через
задание дальнейших "потом". "До того как" подразделяется через всевозможные
"от -- до", которые заранее однако "охвачены" в ожидающем наброске
первичного "потом". С ожидаюше-актуализирующим пониманием этого
"в-продолжение-того" артикулируется "дление". Его длительность есть опять же
явленное в co-толковании временности время, которое тут нетематически
понимается озабоченном как некий "отрезок". Ожидающе-удерживающая
актуализация лишь потому толкуя "выкладывает"
отрезковое "в-продолжение-того", что она при этом
разомкнута себе как экстатичная протяженность исторической временности, хотя
и неузнанная как таковая. Здесь обнаруживается однако еще одно своеобразие
"заданного" времени. Не только "в-продолжение-того" отрезково, но всякое
"теперь", "потом", "тогда" имеет со структурой датируемости ту или иную
отрезковость переменной длины отрезка: "теперь": в перерыв, за едой,
вечером, летом: "потом": за завтраком, при восхождении и т.п.
Ожидающе-удерживающе-актуализирующее озабочение "дает ее-е" так или
иначе время и озабочиваясь его себе датирует, даже без сякого и до всякого
специфически исчисляющего определения времени. Время тут датируется в модусе
озаботившегося давания-себе-времени всегда из прямо озаботившего в
мироокружении и разомкнутого в расположенном понимании, из того, чем "день
деньской" заняты. Оттого что присутствие ожидающе растворяется озаботившем
и, не ожидая само себя, себя забывает, его время, какое оно себе "дает",
остается этим способом "давания" тоже
скрыто. Именно в повседневно
озабочивающей "текучке" присутствие никогда не понимает себя бегущим вдоль
непрерывно длящейся среды чистых "теперь".