И таким образом для расхожего понимания времени время является
как череда постоянно "наличных", сразу уходящих и приходящих теперь. Время
понимается как некое одно-за-другим, как "поток" теперь, как "течение
времени". Что лежит в этом толковании озаботившего мирового времени ?
Мы получим ответ, если вернемся к полной сущностной структуре мирового
времени и сравним с ней то, что знает о времени расхожая понятливость. Как
первый сущностный момент озаботившего времени была выявлена датируемость.
Она основана в экстатичном устройстве временности. "Теперь" есть по своей
сути теперь-когда... Понятое в озабочении, хотя как таковое не осмысленное,
датируемое теперь всегда благоприятное, соотв. неблагоприятное. К
теперь-структуре принадлежит значимость. Поэтому мы назвали озаботившее
время мировым временем. В расхожем толковании времени как последовательности
теперь недостает как датируемости, так и значимости. Характеристика времени
как чистого одно-за-другим не дает обеим этим структурам "высветиться".
Расхожее толкование времени их скрывает. Экстатично-горизонтное устройство
временности, в каком основаны датируемость и значимость, этим сокрытием
нивелируется. Все теперь как бы обстрижены по этим отношениям и, так
остриженные, просто нанизываются, чтобы составить свое друг-за-другом.
Это нивелирующее сокрытие мирового времени, выполняемое расхожей
понятностью времени, не случайно, но именно поскольку обыденное толкование
времени держится единственно в перспективе озаботившейся понятливости и
понимает лишь "кажущее"-ся в ее горизонте, эти структуры должны от него
ускользать. Считаемое в озаботившемся времяизмерении, теперь, в озабочении
подручным и наличным оказывается тоже-понято. А когда это озабочение
временем возвращается к самому тоже-понятому времени и его "рассматривает",
оно видит теперь, которые тоже неким образом "вот'', в
горизонте той понятности бытия, какой само это озабочение постоянно
руководится. Потому и эти теперь известным образом
тоже-налинны: т.е. встречает сущее и также теперь. Хотя отчетливо не
говорится, что теперь наличны подобно вещам, все же онтологически они
"увидены" в горизонте идеи наличности. Теперь уходят, и ушедшие составляют
прошлое. Теперь настают, и настающие очерчивают "будущее". Расхожая
интерпретация мирового времени как теперь-времени вовсе не располагает
горизонтом, чтобы получить доступ к чему-то подобно миру, значимости,
датируемости. Эти структуры остаются неизбежно скрыты, тем более что
расхожее толкование времени это сокрытие еще упрочивает через способ, каким
оно концептуально формирует свою характеристику времени.
Теперь-последовательность воспринимается неким образом наличной; ибо
она движется сама "во времени". Мы говорим: в каждом теперь есть теперь, в
каждом теперь оно уже и исчезает. В каждом теперь
теперь есть теперь, т.е. постоянно пребывая как то же самое, пусть в
каждом теперь всякий раз, наступив, исчезает другое. Как это меняющееся оно
кажет все же и постоянное пребывание себя самого, оттого уже Платон должен
был при этой направленности зрения на время как возникающе-уходящую череду
теперь назвать время образом вечности: е^ксо 'e7tEv6ei K:ivr|Tov tivcx
auovoq 7Toir|(rai, ксп бкхкоо-цйу сфа oupavbv TtoieT ^vovToq auovoc [ Он
размыслил создать некий движущийся образ вечности и, упорядочивая небо,
делает для пребывающего в единстве века движущийся по числу вечный образ,
что мы и назвали временем.] ; Теперь-последовательность непрерывна и не
имеет пробелов. Как бы "далеко" мы ни зашли в "делении" теперь, оно всегда
еще есть теперь. Постоянство времени видят в горизонте неразложимого
наличного. В онтологической ориентации на постоянно наличное ищут проблему
непрерывности времени, соотв. дают здесь остаться апории. При этом
специфическая структура мирового времени, а она отрезковая вместе с
экстатично фундированной датируемостью, неизбежно остается скрыта.
Отрезковость времени не понять из горизонтной протяженности экстатичного
единства временности, опубликовавшей себя в озабочении временем. Что в
каждом сколь угодно мгновенном теперь всегда уже есть теперь, надо понять из
того еще "более раннего", откуда родом всякое теперь: из
экстатичного протяжения временности, которая всякой непрерывности наличного
чужда, но со своей стороны представляет условие возможности доступа к
наличному постоянному.
Всего доходчивее главный тезис расхожей интерпретации времени, что
время "бесконечно", обнажает в таком толковании нивелировку и скрытие
мирового времени и с ним временности вообще.