Мир не
только qua мир разомкнут как возможная значимость, но высвобождение самого
внутримирного высвобождает это сущее на его возможности. Подручное как
таковое, оказывается открыто в его полезности, применимости, вредности.
Целость имения-дела развертывается как категориальное целое той или иной
возможности взаимосвязи подручного. Но также и "единство"
многосложного подручного, природы, позволяет открыть себя
только на основе разомкнутости некой ее возможности. Случайно ли, что вопрос
о бытии природы нацелен на "условия ее возможности"? В чем основано такое
спрашивание? Относительно его самого не может быть опушен вопрос: почему
неприсутствиеразмерное сущее понято в его бытии, когда разомкнуто на условия
своей возможности? Кант возможно по праву выставляет подобную предпосылку.
Но сама эта предпосылка всего менее может оставаться недоказанной в своем
праве.
Почему понимание во всех сущностных измерениях размыкаемого в нем
пробивается всегда к возможностям? Потому что понимание само по себе имеет
экзистенциальную структуру, которую мы называем наброском. Оно бросает бытие
присутствия на его ради-чего не менее исходно чем на значимость как мирность
своего всегдашнего мира. Набросковый характер понимания конституирует
бытие-в-мире в аспекте разомкнутости его вот как вот умения быть.
Набросок есть экзистенциальное бытийное устройство
простора фактичного умения быть. И в качестве брошенного присутствие брошено
в способ бытия наброска. Набросок не имеет ничего общего с отнесением себя к
измысленному плану, по какому присутствие устраивает свое бытие, но как
присутствие, оно себя всегда уже на что-то бросило и есть, пока оно есть,
бросая. Присутствие понимает себя всегда уже и
всегда еще, пока оно есть, из возможностей. Набрасывающий характер понимания
значит далее, что оно само то, на что себя бросает, возможности, не
конципирует тематически. Такое конципирование отнимет у наброска как раз его
характер возможности, снизит его до данного, подразумеваемого состава, тогда
как набросок в броске предбрасывает себе возможности как возможности и как
таковым дает им быть. Понимание есть как набросок
бытийный способ присутствия, в котором оно есть свои возможности как
возможности.
На основе способа быть, конституируемого через экзистенциал наброска,
присутствие всегда "больше" чем оно эмпирически есть, захоти и сумей кто
зарегистрировать его как наличное в его бытийном составе. Оно опять же
никогда не больше чем фактично есть, поскольку к его фактичности сущностно
принадлежит умение быть. Присутствие как могущее-бытие однако никогда и не
меньше, т.е. то, что в своем умении быть оно еще не есть, оно есть
экзистенциально. И лишь поскольку бытие вот получает свою конституцию через
понимание и его характер наброска, поскольку оно есть то, чем становится
соотв. не становится, оно может понимая сказать себе
самому: "стань тем что ты есть"*
Набросок касается всегда полной разомкнутости бытия-в-мире; понимание
как умение-быть само имеет возможности, намеченные кругом могущего в нем
быть по сути разомкнутым. Понимание может вложить себя первично в
разомкнутость мира, т.е. присутствие может понимать себя ближайшим образом и
большей частью из своего мира. Или наоборот, понимание бросает себя прежде
всего на ради-чего, т.е. присутствие экзистирует как оно само.*
Понимание есть или собственное, возникающее из своей самости как таковой,
или несобственное. "Не" - не означает здесь, что присутствие запирается от
своей самости и понимает "только" мир. Мир принадлежит к бытию его самости
как бытию-в-мире. Собственное равно как несобственное понимание может опять
же быть подлинным или неподлинным. Понимание как умение быть целиком и
полностью пронизано возможностью. Вкладывание себя в одну из этих
основовозможностей понимания не отменяет опять же другие Поскольку понимание
касается всегда полной разомкнутости присутствия как бытия-в-мире,
вкладывание себя пониманием есть скорее
экзистенциальная модификация наброска как целого. В понимании мира всегда
понято и бытие-в, понимание экзистенции как таковой есть всегда понимание
мира.
Как фактичное присутствие оно всегда уже вложило свое умение-быть в
какую-то возможность понимания. Понимание в его характере наброска
экзистенциально составляет то, что мы называем
смотрением присутствия. Присутствие и есть равноисходно
смотрение, экзистенциально сущее с разомкнутостью вот, согласно
характеризованным способам своего бытия как усмотрение озабочения, оглядка
заботливости, как смотрение за бытием как таковым, ради какого присутствие
всякий раз есть как оно есть.