Это есть именно Платоново царство
"истинно сущего" (?(((( ?(), в отличие от, того, что "возникает и
разрушается" (((((?((((( k(? ?((((?(((((). Конечно, тут тотчас же возникает
трудная проблематика соотношения между этими "двумя мирами", - проблематика,
со времени Платона и до наших дней неустанно занимавшая и занимающая
философскую пытливость. Эта проблематика нас интересует здесь, однако, не
сама по себе, а лишь поскольку она имеет отношение к нашей основной теме,
как и вообще весь вопрос об "идеальном бытии" мы затрагиваем лишь для
полноты и ясности рассмотрения соотношения между рациональным и
трансрациональным, "по существу непостижимым" элементом бытия.
Дело в том, что по крайней мере эта реальность идеального мира может
представиться нам царством безусловно в себе определенного, покоящимся в
себе, предстоящим нам в законченной, завершенной форме. В таком случае вся
обнаруженная нами проблематика понятия действительности совершенно не
затрагивала бы указанного царства "идеальной реальности" и мы имели бы в его
лице некую замкнутую в себе систему предметного бытия, в которой все само в
себе рационально определенно и потому рационально определимо, - некую
твердую почву с ясными внешними очертаниями и отчетливо различимым
внутренним строением, мыслимую вне всякого отношения к темному "океану"
неопределенного и непостижимого. Примерно так представлялось дело Платону в
средний период его творчества, когда он вырабатывал впервые учение об
"идеях" в той его форме, которая позднее приобрела характер "классического"
платонизма (теперь нам известно, что в позднейших своих произведениях Платон
сам осознал сложную проблематику этой темы, которую он сначала упустил из
виду)lii.
Здесь мы снова должны сослаться на результаты исследования,
представленного нами в книге "Предмет знания". В двух отношениях это царство
"идей", или чистых "сущностей", представляется нам на первый взгляд
самодовлеющим, замкнутым в себе, внутренне безусловно определенным и потому
данным нашему мышлению как "предметное бытие". Во-первых, всякая отдельная
"идея", или "сущность", будучи тем в реальности, что соответствует
содержанию понятий, кажется чем-то замкнутым в себе, отделимым от всего
иного - чем-то, что свободно от всякого "переливания одного в другое",
которое мы усмотрели в конкретной реальности, а также от потока временного
изменения, и что поэтому как бы предметно предстоит нам как некая
пластическая, завершенная форма. И во-вторых, царство идей, взятое и как
целое, по-видимому, подобно вечно-неподвижной картине, которая по самому
своему существу - именно в качестве вневременного бытия - совершенно
свободна от обусловленной временем реальности с ее запутывающей нас
текучестью. Это "идеальное бытие" логически (и потому онтологически)
"предшествует" в качестве "образца" конкретной действительности, почему
Платон и изображает дело так, что мир был сотворен или устроен демиургом,
"взирающим" при этом на "идеи"liii. Существует ли царство идей "само по
себе", как у Платона, или "в божественном духе", как у Плотинаliv, - это для
нас предварительно несущественно; во всяком смысле оно в том смысле есть
"само по себе", т.е. предметно, что есть независимо от конкретного,
подчиненного времени мира, в котором оно "отображается" или "воплощается".
Нетрудно, однако, показать, что обе эти предпосылки, сколько бы верного
они в себе ни заключали (доля истины в них уяснится нам позднее, в совсем
иной связи), во всяком случае не исчерпывают существа идеального бытия и
потому не передают его адекватно и что при более глубоком анализе все это
соотношение должно нам представиться все же в существенно ином виде.
Что касается, прежде всего, первой предпосылки, то после сказанного в
предыдущей главе нет надобности особо повторять, что всякое отдельное
содержание A - и тем самым всякая отдельная "идея" - все же имеет свое
подлинное существо лишь в своей связи со всем остальным (как в единстве "A -
не-A", так и в единстве "АBCD..."). То, что там было сказано, касалось ведь
непосредственно именно содержаний понятий - и тем самым именно "идеального
бытия" - и лишь через его посредство имело значение для всего мыслимого
вообще. Поскольку "идея" мыслится как то, что тождественно содержанию
понятия, ее "самодовление", "законченность" или "замкнутость", правда, в
известном смысле абсолютно самоочевидны, но только потому, что это
утверждение есть тавтология - именно простое повторение смысла принципа
определенности.