Но, не
говоря уже о том, что - как указано выше - все же во всякий момент и для
всякого состояния знания фактически сохраняется такой бесконечный остаток
неведомого, - отнюдь не может считаться заранее самоочевидным, что наш
познавательный взор способен действительно достигнуть всего скрытого или
удаленного от него. Остается всегда по крайней мере мыслимым, что позади или
в глубине всего, что либо дано непосредственно наглядно, либо может быть
косвенно умозаключено в связи с данным и по аналогии с ним, имеется еще
безусловно недостижимый для нас слой реальности, который остается для нашего
предметного познания неразрешимой загадкой (как в этом отношении обстоит
дело с другими возможными формами знания, об этом нам придется говорить лишь
позднее, в другой связи). Остается возможным, что потенциальная
бесконечность нашего познания не совпадает по своему объему с актуальной
бесконечностью реальности; остается мыслимым, что наше познание улавливает
не все, а только некоторые измерения бытия. И поскольку мы имеем основания
признать познавательную способность человека не только количественно, но и
качественно ограниченной, указанное допущение становится для нас
необходимым.
Так возникает у нас основная идея того, что Кант называл "вещью-в-себе",
Ding an sich. С дальнейшим ходом нашего анализа нам уяснится, что
"непостижимое" - в том смысле, в котором мы употребляем это понятие, -
отнюдь не совпадает с этим кантовским понятием "вещи-в-себе". Здесь, однако,
мы хотели бы обратить внимание на другую сторону дела: на то, что правомерно
в самом замысле этого понятия (хотя и с другим обоснованием, чем у Канта) и
что, напротив, неправомерно и поверхностно в обычном возражении против него.
Поскольку - как это обычно имеет место - "обладание" предметом, его
"присутствие" у нас или для нас отождествляется с его познанием, - поскольку
это "обладание" или "присутствие" признается возможным только через
прикосновение нашего познавательного взора к предмету или направленность
нашего взора на него, - понятие "вещи в себе" - реальности, сущей за
пределами познавательного горизонта, - кажется внутренне противоречивым.
Однако это отождествление, как уже было разъяснено, само противоречит
предметному смыслу познания и потому должно быть отклонено, как ложное.
Присутствие неизвестного, неведомого, скрытого от познавательного взора
есть, как мы убедились, очевидный факт; обладание им, очевидность его для
нас, именно в качестве неведомого и скрытого, есть нечто совсем иное, чем
познавательное овладение им (хотя бы только частичное) и даже чем сама
познавательная направленность на него; и последнее само возможно только на
почве первого. Поскольку же это так, мысль о реальности, которая остается
недоступной не только данному фактическому уровню познания, но и всякому
направленному на предмет познавательному взору, не содержит ни малейшего
противоречия и хотя не может быть достоверно доказана, но преподносится нам
как нечто правдоподобное и вероятное. Это, конечно, не мешает тому, что
такого рода реальность могла бы все же раскрываться нам на совсем ином пути,
именно не через свое предстояние предметному познанию; ведь и у самого
Канта, как известно, то, что безусловно недоступно "теоретическому разуму",
как-то косвенно приоткрывается "практическому разуму". Об этом, как уже
указано, речь впереди; здесь достаточно краткого указания, что, поскольку
человеческий дух сам принадлежит к реальности и внутренне связан с ней и ей
сроден, - в том измерении бытия, которое лежит во внутреннем бытии
человеческого духа, между последним и всеединством бытия вообще не может
быть никакой безусловно непроницаемой преграды. Но, поскольку мы оставим в
стороне это последнее соотношение, сохраняет смысл и значимость утверждение,
что для нашего познавательного взора, направленного на реальность как на
предстоящий ему предмет, всегда существуют недоступные ему "глубины" и
"дали" - что в нашем опыте (в смысле всего, что мы как-то "имеем", что
как-то "присутствует" для нас) во всякое время и повсюду самоочевидно
находится и непостижимое для нас.
Поскольку мы сознаем это вездесущие непостижимого для нас, мы отдаем тем
самым себе отчет в высшей степени существенном общем факте, определяющем все
отношение нашего знания к самой реальности. Мы формулируем это общее
положение так: всякая вещь и всякое существо в мире есть нечто большее и
иное, чем все, что мы о нем знаем и за что мы его принимаем, - более того,
есть нечто большее и иное, чем все, что мы когда-либо сможем о нем узнать; а
что оно подлинно есть во всей своей полноте и глубине - это и остается для
нас непостижимым.