Поскольку
"ты" не сознается равноценным мне, не есть для меня правомерный "другой" -
правомерное иное, "я", чем "я сам", - оно именно тем самым есть некое "оно".
("Он" есть ведь, как уже было указано, "ты", уже погруженное в сферу "оно".)
Правда, "ты" не может при этом без остатка, целиком превратиться в "оно" -
иначе этим было бы уничтожено само отношение "я-ты". Даже сильнейшее
отталкивание от "другого", даже самая лютая вражда и ненависть есть все же
отношение "я-ты", хотя и граничащее с состоянием его отсутствия; лишь
презрение, ведущее к полному равнодушию, к небытию для меня "ты" как
такового, превращает "ты" в безразличное "он" и тем самым уничтожает само
отношение "я-ты".
Эту установку к "ты" как к "чужому" можно рассматривать - правда, лишь в
известном, условном и ограниченном смысле, как мы увидим это тотчас ниже, -
как первую и основоположную в порядке генетическом форму отношения "я-ты",
на которой строится все дальнейшее - в частности, вторая, иная форма этого
отношения. "Ты" может, конечно, иметь для меня и совсем иной смысл,
содержать момент, прямо противоположный описанному. А именно,
непосредственное самобытие узнает в "ты" успокоительную, отрадную ему
реальность сходного, сродного, родного ему - некую свою родину, т.е.
реальность вне себя самого, внутренне ему тождественную. Встречаясь с такого
рода "ты" или улавливая этот момент в составе "ты", я сознаю себя уже не
единственным, не одиноким - вне меня я нашел мне-подобное, сущее по моему
образу. "Не-я", не переставая быть "ты", т.е. не быть "мною самим", есть "я"
вне меня самого, и притом не на жуткий, противоестественный, неправомерный
лад двойника, а так, что, не теряя и не колебля тем единственности и
неповторимости моего "я" как такового, я нахожу во внешнем мире существо,
исполненное стихии моего собственного внутреннего бытия. Это есть чуткое,
понимающее, проникающее во-внутрь "ты" и его раскрывающее отношение "я-ты",
в котором впервые это отношение конституируется в его полной актуальности.
Тайна другого, второго - именно вне меня сущего - бытия того, что составляет
существо меня самого, не перестает быть тайной, откровением непостижимого.
Но это есть уже не жуткая и устрашающая, а отрадная, сладостная тайна - не
"mysterium tremendum", а "mysterium fascinosum". К сущности этой тайны как
тайны любви мы еще вернемся ниже. Здесь нам надо подчеркнуть лишь одно: если
можно считать (повторяем, лишь в условном и приблизительном смысле), что
сознание "я" и тем самым самобытие "я" как такового для себя самого впервые
в генетическом порядке возникает из реакции на "ты" как чуждую и угрожающую
мне инстанцию "другого" - на я-подобное существо вне меня самого, - то, с
другой стороны, "я" как таковое впервые внутренне оформляется, приобретает
прочную реальность, как бы усматривает единственность, законность,
понятность своего существа, лишь когда оно видит себя в свете сродного,
близкого, тождественного ему по своему существу "ты", - другими словами,
лишь когда оно находит как бы подтверждение своего бытия вне себя самого,
как извне данную, извне ему открывающуюся и в этом смысле "объективную"
реальность. Вне "уважения" к "другому" - вне восприятия "ты" как
самоочевидной, внутренне правомерной реальности - нет заколоченного
самосознания, нет внутренне прочного самобытия "я".
Но теперь мы должны отметить, что дело здесь идет не только - и даже не
столько - о двух разных типах или формах отношения "я-ты", но вместе с тем и
о двух моментах, в известной мере и пропорции имманентно присущих всякому
конкретному отношению "я-ты". Все различие между этими двумя конкретными
формами отношения сводится, в сущности, к относительному преобладанию или
степени осознанности каждого из этих двух моментов. Если мы назовем эти два
типа отношения отрицательным и положительным отношением "я-ты", то мы можем
сказать, что всякое конкретное отношение "я-ты" одновременно и отрицательно,
и положительно. Даже в самой враждебной установке - установке самозащиты "я"
от "ты", или нападения "я" на "ты" - скрыт уже опыт некой сопринадлежности,
т.е. внутренней однородности "я" и "ты", ибо нечто абсолютно чужое и
инородное вообще не затрагивало бы меня, так как его бытие лежало бы в
совсем иной, чуждой мне сфере реальности и я не мог бы вообще столкнуться с
ним на этот лад. Должен существовать, по меньшей мере, некий "интерес" "я" к
"ты", некое сознание общности рода бытия - а это уже есть потенциально
элемент близости и соединения. В пределе, конечно, мыслима "война на
истребление", борьба "не на живот, а на смерть", и притом не в смысле
"единоборства", а в смысле "охоты", кончающейся истреблением добычи; но в
этом предельном случае вообще уже нет отношения "я-ты", а есть лишь чистое
отношение "я-он", равнозначное отношению "я-оно".