Эмпирическая очевидность зла не только не
"самоочевидна", не "внутренне-убедитедьна" в высшем предельном смысле, но
она есть нечто прямо противоположное "очевидности" - нелепость, абсурд,
некая невозможная реальность, короче говоря, - неправда. Напротив,
Божественный и Божий аспект вселенского бытия безусловно первичен, абсолютно
внутренне убедителен, ибо есть сам Свет Правды. Внутренняя нелепость
отрицания Бога состоит в том, что даже само это отрицание совершается силою
и во имя Правды (хотя мы и плохо ее применяем), есть - хотя и неправильно
выраженное и осознанное нами - действие сущей Правды в нас, - так же как и
само наше бытие есть Ее же обнаружение. Это не есть пустая отвлеченная
софистика или обманчивое самоутешение. Это обнаруживается совершенно
конкретно и ощутительно в том фундаментальном, основоположном факте, что
зло, будучи распадом и уничтожением бытия, все же не в силах уничтожить само
вселенское бытие, а действует только в его пределах, на неприступной для
него в своих глубинах незыблемой твердыне бытия как всеединства. Все жалобы
на всемогущество зла, на его победу над добром - сколько бы правды они ни
заключали в себе в отношении эмпирии, т.е. поверхности бытия, - содержат
очевидное внутреннее противоречие: если бы разрушительной силе зла не была
поставлена абсолютно неприступная преграда, все давным-давно было бы
разрушено и некому было бы жаловаться на зло. Мы возвращаемся опять к тому
очевидному при всей своей парадоксальности положению, что зло как таковое не
есть нечто сущее. Существует, истинно есть только "нечто злое" или "дурное",
а оно есть добро, именно поскольку оно есть - будь то даже сам дьявол. Но и
этого мало. Поскольку зло есть все-таки реальность, некая космическая сила,
ей все же не дано безраздельно торжествовать и упиваться своей победой, ибо,
будучи обособлением, разделением, самозамыканием и вынужденное в силу этого
поглощать в себя, убивать, уничтожать все вокруг себя, зло, как мы видели,
вместе с тем есть самопожирание и самораздирание; зло всегда связано с
страданием и гибелью не только жертвы, но и самого носителя зла. И так
обстоит дело - как мы видели - в силу именно неотменимости и неколебимости
начала всеединства, внутренней солидарности, как бы круговой поруки всего
целокупного бытия. Не-сущая реальность зла есть некое отражение в бездне
небытия - сверхбытийственной реальности Бога, именно как всеобъединяющего и
всепроникающего всеединства; в образе и характере его действия сказывается
некое абсолютное всемогущество Божие. Поэтому зло несет свою имманентную
кару в самом себе; эта кара есть, как говорит Яков Беме, "гнев Божий" как
явление любви Божией в бездне зла, как сжигающее, пожирающее пламя, в
которое в стихии не-бытия превращается свет Бога. И кто "впадает во зло",
тот тем самым впадает "в руки Бога живого". Бог не извне нападает на зло и
одолевает его: он заставляет его извнутри гибнуть, губить сам себя.
Считать зло за абсолютно первичную, безусловно самостоятельную и самочинную
силу, за реальность, в самом онтологическом корне противоположную добру, и
на этом близоруком рационалистическом дуализме основывать борьбу со злом -
значит всегда впадать в духовное невежество и знахарство.
Сказанное ни в малейшей мере не есть "разрешение" проблемы теодицеи.
Напротив, оно подводит нас вплотную к самому жуткому, что когда-либо
западало в мысль человека, и притом в мысль наиболее духовно-смелых умов: к
допущению, что в каком-то последнем, глубочайшего смысле если не само зло во
всей явственности его зла, то все же некий его первоисточник скрыт в
непостижимых для нас глубинах самого Бога. Этот мотив звучит в глубоких
умозрениях о зле Якова Беме и Шеллинга. И мы не можем отказать ему в доле
правды, поскольку именно он прозревает и преодолевает лживость и
поверхностность рационализованного понятия "всеблагости", его
несовместимость с непостижимыми глубинами реальности Бога. Как Бог не
"всемогущ" на манер какого-нибудь деспота, мечом и тюрьмами расправляющегося
с своими непокорными подданными, так он и не "всеблаг" на манер благодушного
дедушки, дряблой рукой ласкающего внучков и кормящего их сладостями.
Всеблагой Бог-Отец есть, конечно, и Бог, внушающий нам некий невыразимый
трепет.
И все же мысль признать Бога хотя бы в каком-либо отдаленном и косвенном
отношении первоисточником зла невыносима и несостоятельна, ибо уничтожает
саму идею Бога, самоочевидность которой именно и истекает из его существа
как абсолютной Правды и, следовательно, абсолютного Блага. В этом смысле
совершенно прав древний гностик, сказавший: "Скорее я готов признать что
угодно, чем то, что Бог не благ".