Поэтому мечта о конечном преображении мира есть мечта о
всецелом торжестве красоты в нем; но это есть именно лишь мечта, которой
противостоит горькая реальность внутренней несогласованности, расколотости
бытия. Красота есть только отблеск "рая", онтологической укорененности всей
реальности в божественном всеединстве; этот отблеск чарует нас в нашем
грешном, падшем, раздираемом внутренним противоборством "земном" бытии, дает
утешающий намек на возможность совсем иного бытия - и, тем самым, на
онтологическую первооснову этой возможности; но красота как таковая не есть
сама то исконное, онтологически прочное и глубинное единство, которого мы
ищем.
3. Исконное единство как первооснова бытия
Все доселе испытанные нами пути к всеединству бытия - к внутренней
согласованности и внутреннему сродству между интимным миром нашей внутренней
жизни и равнодушным, жутким для нас предметным миром внешней
действительности - суть, таким образом, как бы лишь узкие и шаткие мостки,
переброшенные через пропасть, которая продолжает зиять под ними; и когда мы
бросаем взор в ее глубины, нас охватывает чувство жути и головокружения. Что
всеединство бытия есть надтреснутое, расколотое, внутренне противоречивое,
антагонистическое дву-единство, - что оно, не переставая быть единством, все
же распадается на две разнородных и противоборствующих половины, - это, как
уже было указано, есть просто факт, который никакими рассуждениями нельзя
устранить из мира. Поскольку дело идет о чисто теоретическом объяснении
мира, факты суть факты и их нельзя, как говорят немцы,
"hinwegrдsonnieren"cviii. Лишь с совсем иной точки зрения, в совсем иной
перспективе, в каком-то смысле уже оставляющей позади себя всякую
фактичность как таковую, было бы мыслимо уловление единства именно как
подлинного всеединства, - о чем будет речь ниже. Ближайшим же образом мы
можем мыслить это искомое единство лишь как единство корня или первоосновы -
как единство точки, в которой, несмотря на всю несогласованность,
конвергируют, сходятся между собой эти два мира в их последней глубине или
дали.
Ближайшая возможность такой точки конвергенции даже для самого
разнородного в бытии дана в глубинном измерении бытия, и притом в
бесконечности этого измерения. Всякое доступное нам бытие - несмотря на то,
что в лице этой доступности оно нам имманентно и явственно, - есть вместе с
тем, как мы в том убедились в первой части нашего исследования, всегда и
нечто большее и иное, чем все, что мы в нем можем уловить, - и притом
бесконечно большее, следовательно, потенциально и нечто совершенно иное. Оно
есть и все то, что оно есть в скрытой от нас своей реальности; это и есть
то, что мы разумеем под "глубиной" бытия. Все имманентное вместе с тем
трансцендентно; и трансцендентное в нем, в качестве такового, в свою очередь
имманентно: скрытое, неведомое открывается как таковое, т.е. в своей
реальности, с полной очевидностью: позади всякой вещи и всякого явления
лежат бесконечные, недоступные нам дали и глубины, которые как таковые даны
нам совершенно непосредственно. "Alles ist weit und nirgends schliesst sich
der Kreis" (Рильке)14. В непосредственном видении этого и состоит
метафизическое сознание, по сравнению с которым всякое
эмпирически-рациональное знание, всякое интеллектуальное обладание чем-либо
как определенным и ограниченным бытием есть лишь производный, фрагментарный
частный отрезок. Это соотношение именно и совпадает с тем, что бытие в своей
основе и во всеобъемлющей полноте своего состава всегда и всюду совпадает с
непостижимым.
Но в непостижимом - в недоступных нам в своей определенности бесконечных
глубинах, более того, в глубинах, по существу выходящих за пределы всего
определенного, - все вообще возможно. Истинно мудрые и дальновидные умы,
даже в пределах чисто, научной установки, всегда сознавали это. Великий
французский физик Араго сказал однажды: "За пределами области математики
(т.е. - прибавим от себя - области чистой рациональности как таковой) я бы
остерегся употреблять слово "невозможно"". Более того, не только в
бесконечных трансцендентных глубинах бытия все вообще возможно, но эти
глубины сами суть, как мы видели, лоно всеобъемлющей, выходящей за пределы
всякого определенного бытия сущей возможности и мочи. Было бы безусловно
неправомерно и свидетельствовало бы лишь о нашей духовной ограниченности,
если бы мы отождествили даже самую общую черту всего доступного нам бытия с
его глубочайшей, т.