Мы спокойно регистрируем
необозримо большое число "смертных случаев" среди людей вообще; нам не
мешает веселиться или заниматься текущими нашими делами тот общеизвестный
факт, что примерно каждую секунду на земном шаре умирает какое-нибудь
человеческое существо; мы привыкли в наше смутное время спокойно читать
донесения о массовых убийствах - даже женщин и детей - в сражениях
международных и гражданских войн. Мы знаем, что все это есть привычное,
знакомое явление и что умершие будут замещены новорожденными. Но когда
смерть отнимает от нас любимое существо, то мы знаем, что никто и ничто на
свете не может нам его заменить. Но лишь такое любовное отношение подлинно
адекватно существу реальности, ибо оно одно направлено на всю полноту ее
конкретного содержания в разъясненном выше смысле.
Таким образом, безусловно "непонятное", ибо неуловимое в понятиях и
потому "необъяснимое", существо единичного как неповторимо индивидуального
есть основоположный признак реальности в ее конкретном трансдефинитном
существе. Обычно мы различаем понятия индивидуального и единичного. Не все
единичное индивидуально. Последний термин мы склонны употреблять скупо,
приберегая его для редких, как нам представляется, случаев подлинно
неповторимого, качественно единственного. Но мы видели, что для более
глубокого анализа, проникающего в трансдефинитное существо реальности, все
конкретно-единичное в этом смысле тем самым индивидуально. Эта
индивидуальность, будучи, как указано, по самому своему определению
"необъяснимой" и "непонятной", есть, таким образом, как бы наглядный
показатель непостижимого в существе реальности.
c. Трансфинитность реальности
Но этим отнюдь не исчерпана металогическая природа реальности, основанная
на моменте иррациональности. Достигнутое нами доселе оставляет неразрешенным
одно сомнение. Поскольку момент иррациональности определяет металогичность
реальности, его сущность и действие, по-видимому, состоит лишь в том, что он
есть корректив к ограниченности всего частного как дефинитного. Но
дефинитность каждого частного отрезка реальности определена принципом
отрицания, в силу которого каждый частный момент реальности, именно как
нечто "такое", отличается от всего "иного", выделяется из него и
конституируется как определенность. Можно было бы поэтому думать, что
изложенное выше ("модальное") различие между конкретной реальностью и
логически определенным в понятии содержанием существенно только для частных
моментов или элементов реальности. Другими словами, могло бы показаться, что
все изложенное выше различие есть лишь различие во взаимном отношении между
частями внутри целокупной реальности: через причастность иррациональному,
как бы через погруженность в субстрат, каждый частный элемент реальности как
бы связывается незримыми нитями с целым, становится от него неотделимым - и
тем самым становится носителем полноты и глубины, неисчерпаемой в логических
определенностях, - в противоположность определенным в понятиях частным
содержаниям отвлеченного мышления, которые резко однозначно отделяются одно
от другого. Но все это различие могло бы, по-видимому, совсем не касаться
целостной реальности как таковой, в ее всеобъемлющем единстве. Эта
реальность как целое - даже включая ее иррациональный момент - есть ведь,
казалось бы, именно то, что она есть; а это и значит, что ее понятие
совпадает с ее реальной сущностью и адекватно последней. Из изложенного выше
анализа металогической природы, реальности, казалось бы, следует, что
всеединство реальности, если ему и не присуща раздельная
дифференцированность систематического единства, во всяком случае, как целое,
есть "нечто вообще" - т.е. однозначно определенное "нечто". Мы могли бы
сказать, что металогическое единство хотя и не определяется принципом
отрицания (законами "противоречия" и "исключенного третьего") и потому не
дифференцировано, не распадается на раздельное многообразие содержаний A, B,
C.., все же остается подчиненным принципу тождества, в силу которого оно
есть "нечто вообще", как бы "всеобъемлющее содержание", т.е. сверхвременно
тождественное и тем самым однозначно определенное содержание. Его можно было
бы уподобить художественному произведению, скажем, картине, которая ведь
тоже есть нечто большее и иное, чем совокупность всех ее частных содержаний
- отдельных красок и линий, - и может быть воспринята лишь как целостное
единство, и все же именно в качестве такового единства имеет совершенно
определенное содержание.