Это уже изложенное
выше соотношение обогащается для нас теперь уяснением роли, которую играет в
нем начало "самости". "Самость" есть как бы "дверь" для вхождения духа в
непосредственное самобытие. Невольно вспоминается изумительная по глубине
евангельская притча о том, что истинный пастырь входит в овчарню через
"дверь", которую ему открывает привратник, и овцы следуют за ним, потому что
знают его голос; тогда как ложный пастырь "пролезает" в овчарню "инде", как
вор и разбойник, и остается для овец "чужим"ci. Но и эта темная сила,
которая "пролезает инде", достигает своей власти над нами лишь тем, что она
в конце концов, хотя и насильственно, овладевает нашей "самостью".
Таким образом, инстанция "самости" по своему существу как бы стоит всегда
на пороге между душевным и духовным бытием, есть место, где духовное
проникает в душу или которым оно в первую очередь овладевает, и только так -
одним из этих двух способов - духовное сливается с душевным в некое
единство. Этот монодуализм отражается в нашем сознании по большей части так,
что мы чувствуем себя вынужденными в пределах простого единства "самости"
все же различать некую двойственность. "Самость" в качестве "двери" для
духовного, значимого в себе бытия, - в качестве носителя, представителя и
уполномоченного "духа" - выступает под именем "высшего", "духовного" я, как
нечто противоположное "самости" в ее функции самовольного руководителя нашей
субъективности, нашей чистой "душевности"; и эта последняя, чисто "душевная"
самость представляется нам, когда мы ее наблюдаем с этой более высокой
позиции, столь же слепо-"неосновательной", безосновной, беспочвенной,
внутренне не оправданной, как сама стихия непосредственного бытия. На этом
основана таинственная способность человека - единственный подлинный признак,
отличающий его от животного, - соблюдать дистанцию в отношении самого себя,
привлекать свою непосредственную самость на суд высшей инстанции, оценивать
и судить ее и все ее цели.
Эта высшая, духовная "самость" и конституирует то, что мы называем
личностью. Личность есть самость, как она стоит перед лицом высших,
духовных, объективно-значимых сил и вместе с тем проникнута ими и их
представляет, - начало сверхприродного, сверхъестественного бытия, как оно
обнаруживается в самом непосредственном самобытии.
Эту высшую инстанцию самости - и, тем самым, личность - имеет каждый
человек и во всяком своем духовном состоянии. Ибо в самой безосновности,
беспочвенности, субъективности его непосредственного самобытия, его чистой
"душевности" уже непосредственно содержится - как уже было указано -
свидетельство инстинной основы - того, что в себе правомерно и значимо. Даже
самый пустой и ничтожный в духовном отношении человек имеет какое-то чувство
значимой в себе, т.е. "духовной" основы своего бытия, какое-то, хотя бы и
дремлющее, стремление к ней; но и человек, одержимый темными силами,
чувствует реальность духовного бытия и потому обладает духовной "самостью" -
личностью.
Тайна души как личности заключается именно в этой ее способности
возвышаться над самой, быть по ту сторону самой себя - по ту сторону всякого
фактического своего состояния и даже своей фактической общей природы. Здесь
мы в другой форме опять видим действие трансрационального принципа
антиномистического монодуализма. Личность - то, что составляет последнее,
исконное единство нашей душевной жизни, как бы ее субстанциальную форму, -
дана нам лишь через посредство двойственности - двойственности, которую
должен был признать даже столь натуралистически мыслящий исследователь, как
Фрейд, различая в составе "я" простое "я" от "сверх-я" или идеального
"я"cii. Самое внутреннее в нашей внутренней жизни, т.е. наиболее имманентное
в нас, осуществляется и состоит лишь в имманентном трансцендировании через
чисто имманентную душевность.
В этом состоит подлинная внутренняя основа того, что мы переживаем как
наше я. Мы описали, как момент "я" возникает лишь в отношении "я-ты", и
рассмотрели в этой связи те естественные возражения, которые возникают в нас
как бы сами собой против этого положения. К сказанному там мы можем
присоединить теперь указание на еще один источник, из которого рождается
неколебимая наша уверенность в чисто "внутреннем", самодовлеющем характере
нашего "я". "Я" действительно есть "внутренняя" инстанция нашей жизни, но
лишь поскольку оно есть личность, т.е. поскольку оно, трансцендируя
во-внутрь, стоит в отношении к духу и причастно духу. Если духовное бытие и
не есть "ты", оно все же есть откровение чего-то "иного", трансцендентного в
измерении нашей "глубины", нашего "внутри", и именно в этой встрече с
трансцендентным началом и сопринадлежности к нему непосредственное самобытие
конституируется как "я".