Реальность Божества скрыта от "разумных и мудрых" и открыта
"младенцам"cxvii. Это живое, интимно-внутреннее всеединство души, которому
открывается реальность первоисточника правды и жизни, имеет в виду Плотин,
когда он говорит: "Каким смелым прыжком мы можем достигнуть того
несказанного, что превышает сущность нашего разума? На это мы отвечаем: тем,
что в нас подобно ему" (Enn. III, 8, 9). Это есть то, что разумеется под
"сердцем", и в этом смысле Божество доступно только "сердцу". "Блаженны
чистые сердцем, ибо они узрят Бога"cxviii. Но "сердце" не есть, как это
часто принято думать, некая отдельная инстанция, противоположная "разуму";
оно есть именно сердцевина целостного, всеобъемлющего внутреннего бытия,
одним из излучений которого может быть и "разум". Лишь отрешенному,
оторвавшемуся от сердцевины "чистому" разуму противостоит "сердце" в
качестве всеединства. Для "чистого", т.е. противоестественно замкнутого в
самом себе разума реальность Божества остается недоступной. Поскольку же
"разум" черпает свои силы и свой свет из потенции "сердца" и тем обретает
возможность трансцендировать за пределы самого себя, - поскольку он тем
самым осуществляет себя в трансцендентальном и трансцендирующем мышлении, он
может сопровождать живое уловление Божества, соучаствовать в нем и тем
придавать ему еще большую ясность. Со времени Упанишад, Гераклита, Сократа и
Платона разум это и делает и не перестает делать, как бы это ни шокировало и
философских, и богословских мракобесов всех времен.
7. Сущностное отношение Божества ко всему остальному
Так как в области всего рационально мыслимого "сущность" чего-либо
определяется его "местом" среди всего иного и отношением к иному, то по
аналогии - правда, неизбежно неадекватной и лишь "метафорической" - то же
применимо и к Святыне или Божеству. Мы поэтому должны включить в эту, уже
слишком затянувшуюся главу и сжатое рассмотрение сущностного отношения
Божества ко всему остальному. Мы можем быть при этом краткими, отчасти
потому, что вследствие непостижимости Божества и его отношение ко всему
иному остается непостижимым, и интеллектуальное его восприятие должно здесь
ограничиться лишь усмотрением трансрациональности этого отношения; и отчасти
также потому, что в отношении Божества вневременная "сущность", строго
говоря, неотделима от полноты конкретной реальности, так что важнейшее в
нашей теме может нам уясниться лишь при рассмотрении действующих здесь
реальных связей или отношений.
Так как Божество, в качестве первоосновы, как по своей сущности, так и
реально превосходит все сущее, трансцендентно последнему, и его существо
выразимо лишь в совпадении противоположностей даже в самых глубоких и
исконных категориальных формах бытия, - то ближайшим образом оно должно
представляться нам чем-то совершенно отличным от всего иного, мыслимого,
привычного, познаваемого и знакомого, чем-то "совершенно иным". Момент этого
ощущения "совершенной инаковости" Божества должен присутствовать во всяком
религиозном опыте, - иначе он не был бы именно опытом религиозным; в
какой-то смутной форме мы чувствуем правду такого сознания. Но если, в
особенности в последнее время, в богословии (Рудольф Отто) настойчиво
подчеркивается этот характер Бога как "совершенно иного" ("der ganz
Andere"), то нужно заметить, что это легче сказать, чем адекватно дать себе
в этом умственный отчет. А именно, здесь надо особенно остерегаться того,
чтобы при интеллектуальном, отвлеченном определении трансрациональности и
трансцендентности Божества не попасть снова в плен коварной власти
рациональности как собственной стихии мысли. Когда мы говорим: "совсем
иное", "противоположное", то мы обычно имеем в виду контрарную
противоположность, вроде противоположности между светом и тьмой, добром и
злом, вечностью и временем и т.п. Но именно контрарно-противоположное лежит
в пределах некого общего рода, есть различие между наиболее удаленными друг
от друга видами общего рода. Поэтому, поскольку мы мыслим Божество как нечто
в этом смысле "совсем иное", чем все остальное, то именно тем самым мы уже
полагаем бессознательно нечто общее между ним и всем остальным, что
заключено в принадлежности к общему роду; наша подлинная мысль остается
неосуществленной. И к тому же мы совершаем грубую ошибку, подчиняя Божество,
всеобъемлющую и все обосновывающую первооснову, определенному роду.