Иоанн от Креста говорит: даже ангелы
тем яснее усматривают совершенную непостижимость Бога, чем глубже они
улавливают Его существоcxv. Единственная прямая речь, возможная и уместная в
отношении Святыни, есть речь не о ней, а к ней - о чем подробнее ниже.
Философствование о самом Божестве, которое имело бы непосредственным
"предметом" своего размышления Божество, невозможно ни в форме предметного
познания, ни в форме самосознания.
Если мы здесь, прикоснувшись к последней первооснове, не должны просто
умолкнуть и положить перо, то это - при непременном условии реальной
обращенности нашего духа к ней - возможно только в одной форме: не
предпринимая тщетной, интеллектуально и духовно одинаково неуместной попытки
проникнуть мысленно в само непостижимое существо "Святыни" или Божества, мы
можем все же в нашей мысли двигаться вокруг него, как бы кружиться около
него. В этом и состоит смысл всякой спекулятивной мистики. Как говорит св.
Григорий Великий, "balbutiendo ut possumus excelsa Dei resonamus" - лепеча,
как можем, мы даем отзвук превосходящих нас тайн Божества.
Этот "лепет" может, в сущности, быть бесконечным, как бесконечно само
Божество. Но в его составе можно все же наметить три основных задачи.
Во-первых, после того как достоверность Святыни или Божества нам раз уже
открылась в живом опыте, в общем его откровении, можно попытаться сделать
эту достоверность более близкой и нашей мысли, т.е. и мыслью воспринять не
"что", не содержание Божества как непостижимой абсолютной первоосновы (что
по существу совершенно невозможно, ибо противоречиво), а саму его реальность
- тот смысл, в каком оно есть. Во-вторых, можно сделать попытку отдать себе
умственный отчет в сущностном отношении Божества ко всему иному - в том, что
в области рационально познаваемого соответствует логически фиксируемому
отношению между содержаниями понятий. И, в-третьих, можно так же мысленно
как-то точнее ориентироваться и в том отношении Божества ко всему иному,
которое в области рационально познаваемого соответствует реальной связи
между явлениями, - т.е. отдать себе некоторого рода отчет о формах действия
и обнаружения Святыни или Божества в нас и в предметном мире. Так как в
Святыне или Божестве различное и противоположное совпадает, то очевидно, что
даже само различение этих трех задач или тем остается в каком-то смысле
условным - само уже есть транспонирование непостижимой простой сущности
Святыни или Божества на плоскость нашего человеческого умственного
горизонта.
6. Достоверность Святыни ("Божества")
Своеобразный характер "достоверности" Божества, вытекающий из самой формы
его сверхбытийственной реальности и из формы его самообнаружения, - именно
сочетание в нем абсолютной самоочевидности с сокровенностью, "не-данностью",
не-предметностью - уже уяснился нам выше, при рассмотрении самой "идеи"
Святыни или Божества. Полезно, однако, пополнить или разъяснить то, что нам
открылось, хотя бы кратким анализом отношения этой трансрациональной
достоверности к достоверности обычного порядка, т.е. к тому идеалу
обоснованности и очевидности, которым руководится чисто интеллектуальное
познание, познание через мысль. Лучшим путем для этого может быть
критическая проверка того, что называется "доказательствами" "бытия Бога".
После всего вышесказанного мы уже заранее должны ожидать, что все такого
рода связи мыслей по меньшей мере полны недоразумений и двусмысленностей. И
притом в двояком отношении: как в самом утверждаемом и доказываемом тезисе,
так и в строении самого доказательства.
Что касается, прежде всего, первого, т.е. самого тезиса, то мы без всякой
робости должны поставить вопрос: в каком смысле можно вообще говорить о
"бытии" или "существовании" Бога? Что, собственно, означает утверждение, что
"Бог" - или, оставаясь при нашей терминологии, "Божество" - есть?
Сверхбытийственный характер реальности Божества уже уяснился нам выше. В
обычном смысле слова "есть" ("существует") только единично сущее: ибо "быть"
значит "принадлежать к бытию", "входить в состав бытия". Мы уже видели, что
в этом смысле даже само бытие - именно безусловное бытие - не может, строго
говоря, быть характеризуемо как нечто "сущее". В таком обороте мысли
заключено то недоразумение и противоречие, в которое мы неизбежно впадаем,
когда мы по недомыслию подчиняем саму категориальную форму ей же самой.
Нельзя говорить о "причине" самой причинности, о "качестве" самого характера
"качественности" и т.п.; в этом же смысле нельзя говорить, что само "бытие"
в свою очередь "есть". Бытие "бытийствует", и в силу этого все остальное
"есть". Тем более слово "есть" сомнительно и двусмысленно, когда речь идет о
Божестве, которое превышает всякое бытие и есть условие и источник
последнего.