гл. VI, 1), с явлением, "откровением" "выражаемого" в
инородном ему "внешнем", "выражающем". Правда, здесь остается и то различие,
что "нутро", незримая глубина или сердцевина, "выражаясь" вовне, в мире,
здесь сама "творит" средство своего выражения - "оболочку", в которой оно
выражается.
То же антиномистически-дуалистическое единство Бога и мира может быть
выражено еще и с другой стороны. Если бездна между Богом и миром неким
образом заполняется слоем положительной реальности в лице сверхвременного
идеально-реального всеединства, то, с другой стороны, и сама негативность,
конституирующая существо мира, должна быть "трансцендентально" постигнуть
как его положительная связь с Богом. Мир сам по себе "безосновен", он есть
не "из себя самого", он как бы витает над бездной, имеет под собой "ничто"
(и в этом смысле действительно "сотворен" "из ничто"). Но, чтобы избегнуть
бессмысленного гипостазирования этого "ничто" и дуалистического
противопоставления его Богу - как будто вне Бога, рядом с Богом и по своему
происхождению и бытию независимо от Бога могло бы вообще быть что-либо (даже
если оно есть пустое "ничтоже), - оно может быть понято лишь так, что оно
само есть обнаружение момента "не" или "нет" в лоне самого Бога. Это есть
лишь иное выражение для того, что "инаковость" мира в отношении Бога - как
все категориальное вообще - сама проистекает из Бога. Подобно человеку, мир
есть "иное Бога"; в качестве такового он покоится на моменте "не" или "нет",
сопринадлежащем к существу Бога. Ведь после всего, что мы уже знаем, нет
надобности еще раз напоминать, что существо Бога не есть нечто
"определенное", что само конституировалось бы властвующим над ним,
отрицанием "иного", а, напротив, безусловно трансдефинитно и трансфинитно,
т.е. объемлет в себе и все иное, - и сам категориальный момент "не",
конституирующий всяческую инаковость. Если всякая конкретная реальность, как
мы это много раз видели, есть нечто большее и иное, чем все, что образует ее
"собственное" содержание, - то a potiori (именно так, что это отношение
объемлет сами модально-категориальные формы бытия) только так мы можем
мыслить Бога. Мифологическая история творения или возникновения мира,
изложенная в Каббале, чрезвычайно наглядно изображает это рождение мира из
лона самого Божьего "не", описывая, что Бог, будучи первоначально
всеобъемлющей бесконечной полнотой, сжимается, уходит вовнутрь себя, в силу
чего вокруг него образуется пустое "пространство" - как бы Божье "не" или
"нет", - на которое он отбрасывает, провоцирует отблеск своего собственного
существа, именно образ "небесного человека" - и тем "творит мир". В этом
антиномистически-дуалистическом единстве с Богом мир, сохраняя свою
противоположность Богу, свое бытие "рядом" с ним, есть все же явление Бога,
теофания.
Вспомним в заключение, что вся эта проблема отношения между Богом и
миром, происхождения мира из или через Бога, имеет свой подлинный смысл для
нас не как теоретическое построение, не как предмет "праздного любопытства",
а исключительно как живое бытийственное усмотрение - а это значит: в ее
значении для меня - отношения мира к исконной реальности "я-с-Богом". Я сам
в качестве человека, т.е. духовного существа, - во всем уже раскрывшемся нам
своеобразии моего существа и бытия - есмь в конечном счете единственный
ключ, отпирающий вход в тайну отношения между Богом и миром; искомая связь
между ними проходит через последнюю глубину меня самого.
Но это значит, что наряду с богочеловечностью или богочеловечеством как
нераздельно-неслиянным единством - и через его посредство - нам одновременно
открывается и "богомирность", теокосмизм мира. Если мы ранее видели, что
должна иметься точка бытия, в которой конвергируют и сходятся между собою
мое непосредственное самобытие и предметное бытие, то теперь то же
соотношение раскрывается нам как "примирение" в Божестве между "мной" и
"миром" (что, собственно, уже было намечено нами в самом понятии первоосновы
как Божества, ср. гл. VIII). Здесь, в этой последней глубине, - лучи которой
вместе с тем проникают и объемлют все, из нее возникшее, - я нахожусь в
исконном единстве с миром; разлад преодолен, два разнородных мира сливаются
в одну общую реальность. Тогда я сознаю, что я не только изгнанник,
брошенный в чуждый мир, но сам принадлежу к миру, потому что он принадлежат
ко мне. Говоря словами Вл.Соловьева, "под грубою корою вещества" мы
прозреваем "нетленную порфиру Божества"cxliv. "Мир" - во всем его облике
темной фактичности и безличности - потенциально человечен, есть
потенциальная человечность, потому что через его основанность в Боге он
связан с началом человека и даже совпадает с ним.