То и другое стоит в
отношении неразрывной сопринадлежности и взаимообусловления, но не в форме
внешнего взаимодействия двух отдельных и разнородных инстанций, а в форме
антиномистического нераздельного двуединства. Это применимо и здесь, где
дело идет об отношении между "мной" и "злыми силами" или "князем мира сего".
Ведь я - не только малая частица мирового целого, подчиненная силам этого
целого, - я вместе с тем средоточие мирового целого или бесконечное место, в
котором оно присутствует целиком, - так же как я есмь точка, через которую
проходит связь мира с Богом, точка встречи мира с Богом. Поэтому
"грехопадение" мира есть мое грехопадение и мое "грехопадение" -
грехопадение всего мира. Не по слепой природной необходимости я подчинен
"грехопадению" и оно отражается на мне - это не только было бы величайшей
несправедливостью, снимающей с меня всякую вину и делающей меня невинною
жертвой; такое утверждение, сверх того, совершенно бессмысленно уже потому,
что "слепая природная необходимость" сама есть уже выражение и действие
"грехопадения". Напротив, я, как таковой, из глубины моего собственного
бытия непрерывно принимаю в нем участие. Мы уже знаем, что я всегда есмь
нечто большее, чем только я один, - что я есмь "я сам" именно потому, что я
трансцендирую и объемлю и все остальное. Я подчинен демонии мира, но вместе
с тем вся демония мира существует во мне. Само "вне" находится здесь
"внутри"; внешний враг есть здесь внутренний враг; если я ему покоряюсь и он
берет меня в плен, то только потому, что я сам породил и вырастил его в
себе, и потому мы оба одинаково ответственны за зло, или, что то же:
ответствен не каждый из нас в отдельности, и потому и не мы оба вместе -
ответственность несет та точка бытия - одновременно бытия моего и
превышающего меня, - в которой я совпадаю с ним в нераздельно-неслиянном
двуединстве. Великое всеединство бытия, в силу которого все частное и
единичное есть не только часть целого, но и несет в себе самом все целое, -
сохраняет свою силу, хотя и в искаженной форме, и в образе бытия зла: зло
властвует, как общая, всепроникающая атмосфера, над всем мировым бытием, но
так, что его средоточие и первоисточник находится во всем, и следовательно,
и внутри моего собственного бытия.
Но если зло во мне совладает с огромной, всеобъемлющей демонией всего
мира, - где остается вездесущее, всеобъемлющее и всепроникающее всеединство
Бога, как всемогущего и всеблагого Бога? Если он сам творит или даже только
добровольно попускает зло, где же его всеблагость, - его существо как
первородины моей души в ее глубочайшем уповании, - его существо как Света
Правды, в котором именно и состоит его абсолютная самоочевидность? А если он
только вынужден терпеть зло - где его всемогущество, его абсолютная,
всетворящая и всепроникающая реальность, в силу которой он есть Бог как
абсолютное Первоначало всего? Тут перед нашей мыслью, по-видимому, нет
другого выхода, как отвергать либо всеблагость Божию, либо его
всемогущество. В первом случае мы вынуждены возложить последнюю
ответственность за зло на самого Бога; в последнем случае, он, правда, не
несет ответственности - ответственность несет враг, Сила зла, но он и
бессилен нам помочь. В том и другом случае уничтожается сама идея Бога, и
как "Божества", и как "Бога-со-мной".
Если, однако, эта идея - или, точнее, сама реальность Бога - обладает
предельной и совершенно непосредственной самоочевидностью для нас и потому,
как было указано, ее признание или усмотрение совершенно непоколебимо
никакими сомнениями и непонятностями для нас проблемы зла, то мы еще раз
должны честно признать, что стоим здесь перед абсолютно неразрешимой тайной,
которую мы должны и можем только просто констатировать, увидать как таковую,
во всей ее непостижимости. Это не мешает нам, однако, и здесь, у последнего
предела всякой человеческой мысли, - не пытаясь "разрешить" саму загадку -
уяснить себе еще точнее саму природу этой непостижимости и, тем самым, еще
глубже понять ее совместимость с правильно осознанным признанием реальности
Бога.
Напомним, прежде всего, еще раз, что очевидность этих двух одинаково
необходимых аспектов вселенского бытия все же есть очевидность совершенно
различного характера. И притом дело обстоит прямо противоположно тому, что
склонно признавать "трезвое", "обывательское" сознание, для которого слепой,
неосмысленный, но воочию видимый факт обладает высшей и последней,
всепокоряющей очевидностью.