И даже сознание моей внутренней связи с
превосходящей меня реальностью в ее вечности и абсолютности не обеспечивает
моего бытия: мы уже видели, что эта реальность непосредственно имеет для
меня облик бездны, которая может меня поглотить; на этом и основан или в
этом и состоит "панический" страх смерти - страх перед ужасающей меня,
непонятной мне и все же логически-мыслимой опасностью моего небытия, моего
бесследного исчезновения или растворения в бездне безличного бытия. Но если
этому естественному и первичному жизнечувствию мы уже в соображениях
предыдущей главы могли противопоставить более глубокое - более глубоко
проникающее во внутрь - жизнечувствие моего внутреннего сродства с
реальностью как таковой, в силу чего облик "бездны" сменяется для меня
обликом и ощущением твердой почвы, в которой я незыблемо укоренен, - то
теперь мы усматриваем то же соотношение еще глубже. А именно, поскольку
первооснова реальности, Божество, открывается мне как некое по существу
вечное "мой-Бог-со-мной", этим непосредственно дана и достоверность вечного
бытия "меня-с-Богом". Вся непрочность, зыбкость, все ничтожество моего
субъективного самобытия здесь преодолены вечной моей сохранностью в Боге и
совместно с Богом. В какой форме бытия я еще, собственно, "буду
существовать" "после моей смерти", и можно ли вообще, и если да, то в каком
смысле, говорить здесь о "будущем" бытии, т.е. о бытии временном, - это
остается для нас непостижимой, неразгаданной тайной, которая в лучшем случае
может быть раскрыта лишь через посредство "конкретно-положительного
откровения" (что это значит, мы увидим тотчас же ниже) и стать предметом
веры в собственном, специфическом смысле слова. Но что я в силу моей
внутренней связи с Богом, конституирующей само мое существо и бытие, в
качестве "я-с-Богом", вечен - теперь, как и всегда впредь, - это, при всей
непостижимости, абсолютно самоочевидно. Ибо здесь мое по существу
беспочвенное, зыбкое непосредственное самобытие - которому, как уже было
показано, уже и теперь недостает подлинной реальности - оказывается
причастным абсолютности и вечности Бога как Бога-со-мной. Если вдуматься в
вопрос глубже, то истинный смысл заботы об обеспеченности, сохранности моего
бытия состоит не в том, "буду" ли я "продолжать существовать" после моей
телесной смерти, а в том, обладаю ли я уже сейчас подлинной реальностью,
подлинно ли я есмь, или я обладаю лишь призрачным, неподлинным бытием. Из
того, что мое "есмь" обретает прочность - и даже обретает подлинное свое
существо и бытие - лишь в двуединстве с Божьим "еси" и что это двуединство,
интимность этой связи в известной мере зависит от меня самого, от моего
собственного духовного напряжения, - следует, что этому моему истинному и
вечному бытию всегда все же угрожает возможность соскользнуть в низины
отрешенного призрачного бытия - бытия, которое само есть умирание и гибель,
- именно поскольку мое бытие как "я-с-Богом" всегда может снова
регрессировать к призрачному, несущему бытию "я-без-Бога". Сознание вечности
подлинного "есмь" в его трансрационально-антиномистическом существе
опять-таки есть некое витание между прочностью и непрочностью и немыслимо
вне трагизма такой антиномистической двойственности. Но трансрациональная
очевидность моей вечности дана здесь в конечном счете во всегда снова
превозмогающей уверенности, что "я" в последнем глубинном корне моего бытия
сохраняю вечную и ненарушимую связь с Богом, - что, даже если я покидаю
Бога, он не покидает меня, т.е. даже мое бытие без Бога остается бытием Бога
со мной.
2. Общее откровение Бога и конкретно-положительное откровение
Ход нашего размышления, именно уяснение существа реальности
"Бога-со-мной" или - что то же - общего откровения Божества, вынуждает нас
теперь коснуться более общего вопроса, собственно, уже выходящего за пределы
нашей темы: для более отчетливого понимания того, что мы называем "общим
откровением", мы должны выяснить его отношение к тому, что религиозное
сознание и богословие обычно разумеет под "откровением". В этом смысле мы
различаем "общее откровение" (обычно именуемое "естественным откровением" -
термин, который мы предпочитаем не употреблять ввиду множества накопившихся
в нем недоразумений) от "конкретно-положительного откровения".
Выше, при рассмотрении отношения "я-ты", мы видели, что всякое откровение
"ты", будучи по существу раскрытием реальности как таковой, все же включает
в себя всегда и частичное усмотрение конкретного содержания или состава
"ты".