В каждом подлинном отношении любви любимое "ты" представляется нам
бесконечно ценным и - так как ценность и бытие в конечном счете совпадают в
идее основания, основоположного бытия (ср. гл. VII, 2) - тем самым
бесконечно полным бытия, бытийственно содержательным. Любовь есть ведь, как
мы видели, именно осознание подлинной реальности чужой души и - тем самым -
ее бесконечной, неисчерпаемой бытийственной глубины. Но перед лицом
бесконечного все конечное становится величиной исчезающей, кажется некоторым
"ничто"; поэтому из существа всякой истинной любви вытекает, что перед лицом
любимого "ты" я "не ставлю себя ни во что", считаю себя за "ничто", - что
мое замкнутое самобытие исчезает из моего взора и заменяется моим бытием для
другого и в другом. Но бытие в другом, в "ты" все же остается вместе с тем
бытием в форме "я есмь", бытием "я", и даже представляется мне каким-то
впервые обретенным истинным бытием "я" - именно бытием, обогащенным через
обладание "ты". Дело обстоит так, как если бы обретенное мною через
самоотдачу "ты" впервые даровало мне мое "я", пробуждало его к истинно
обоснованному, положительному - и притом бесконечно богатому и
содержательному - бытию. Я "расцветаю", "обогащаюсь", "углубляюсь", впервые
начинаю вообще подлинно "быть" в смысле опытно осознанного внутреннего
бытия, когда я "люблю", т.е. самозабвенно отдаю себя и перестав заботиться о
моем замкнутом в себе "я". В этом и заключается чудо или таинство любви,
которое, при всей его непостижимости, непонятности для "разума", все же
самоочевидно непосредственному живому опыту.
Теперь вообразим себе, что любимое "ты" совершенно свободно от
субъективности, ограниченности, несовершенства, которые по самому существу
свойственны всякому человеку и как-то учитываются и любящим сознанием.
Именно таким - реальностью подлинно бесконечной ценности и бесконечной
полноты и глубины - является нам или испытывается нами "ты" абсолютного
первоначала, Божества; именно таков для меня мой Бог. По сравнению с ним или
перед его лицом я сам представляюсь себе уже абсолютным "ничто"; обоснование
и обогащение, получаемое мною от этого заполняющего меня "Ты", испытывается
как бесконечное по величине; я испытываю его как созидание меня, как
дарование мне жизни, как пробуждение меня к жизни. Более того: само это "Ты"
представляется мне не как некое все же замкнутое в себе бытие, которое как
бы лишь случайно, "между прочим", обогащает или, точнее, впервые рождает или
творит меня; напротив, само его существо есть такое творческое переливание
через край, "дарование" себя; оно не есть "предмет", не есть замкнуто или
эгоцентрически пребывающее в самом себе существо; оно не есть также
существо, как бы лишь случайно обращенное ко мне в "ты-образной" форме
бытия; оно само, по самой своей сущности есть изливающийся на меня и тем
меня рождающий или вызывающий меня к жизни поток. Оно не есть только
"любимый" и даже не есть только "любящий" - оно есть любовь, сама творческая
любовь. "Бог есть любовь"cxxxiii.
Но явление, обнаружение, откровение, как уже указано, равнозначно здесь
самой реальности. Реальность данного в живом опыте именно в нем и
открывается. Любимый открывается мне здесь, следовательно, не только как
любящий, но и как источник любви, как сама любовь. Бог как "Бог-со-мной"
есть именно творческая любовь, некий поток, постоянно переливающийся через
края "самого себя", - реальность, которая всегда есть нечто большее, чем
только "она сама", - именно объемлющая, за пределами себя самой, и меня, ею
творимого. Я как таковой, не будучи Богом или будучи не-Богом, иным, другим
существом, чем Бог, являюсь тем самым Божьим "иным", не-Богом, который по
существу принадлежит Богу и даже к Богу (ибо существенное для
рационально-отвлеченного мышления категориальное различие между
"принадлежностью кому-нибудь" и "принадлежностью к кому-нибудь", между
"обладанием" и "бытием", как и все вообще категориальные различия,
неприменимы к вмещающей их все и их все превосходящей реальности Бога).
Поэтому и сама моя любовь к Богу есть лишь рефлекс его любви ко мне или,
вернее, рефлекс и обнаружение Его самого как любви. Даже мое темное искание
Бога и беспомощная тоска по Богу есть обнаружение власти надо мной его
любви, - ибо само искание, как было указано, предполагает уже обладание
искомым (как и мое отвержение Бога, мое отрицание его, моя слепота в
отношении его, подобно всем вообще формам и содержаниям моего внутреннего
бытия и сознания, - есть обнаружение своеобразной формы его же присутствия и
действия во мне, так что атеист, сущий - подобно всему вообще - только через
Бога и отрицающий Бога, есть сам в этом смысле - как метко было кем-то
сказано - "живой каламбур").