Франц Баадер с полным
правом заменяет Декартово "cogito ergo sum" формулой "cogitor ergo
sum"cxxiii. Божий взор всегда направлен на меня; он есть вечный, обращенный
на меня и меня созерцающий взор. Если бы было вообще возможно, чтобы этот
взор хотя бы на миг отвернулся от меня, то в то же самое мгновение я
перестал бы быть. Этот направленный на меня, меня проникающий Божий взор -
Бог как "ты", или Бог как мой Бог - есть та абсолютная всемогущая сила,
которая конституирует и сохраняет мое бытие, та основоположная среда, в
которой и через посредство которой я вообще существую. Ибо как мое бытие в
качестве непосредственного бытия, так и моя "самость" есть лишь как бы
отражение этого взора или света, - иначе говоря, искра света, возгорающаяся
лишь от этого исконно-первичного света. Тем более я возникаю лишь под этим
взором именно в качестве "я". "Я есмь" означает поэтому не изолированную,
замкнутую в себе искру самобытия или самосознания, "бытия-для-себя" (как мы
это уже видели); мы видим теперь также, что это "я есмь" не только вообще
предполагает внутреннюю связь с чем-то или кем-то другим, чем "только я
сам", но что оно основывается на прочном обладании первоосновой,
открывающейся в форме бытия "ты еси", - на нерушимой связи с Богом как с
"моим Богом". Всякое "для-себя-бытие" по самому своему понятию есть
собственно "бытие-с-Богом", "бытие-для-Бога" - все равно, в какой мере мы
это сознаем и в практическом образе нашего самосознания, нашей жизненной
установке сознательно это осуществляем. Мое самое глубокое одиночество среди
других существ, неповторимая и несравнимая единственность моего образа
бытия, выражаемая в форме "есмь", - и именно эта метафизическая
единственность моего бытия - и есть не что иное, как неразрывно прочное мое
"двоечество" (чтобы опять употребить термин Ницше), мое внутреннее
взаимораскрытое двуединство с вечным "ты" Бога.
Двоякое следует отсюда: во-первых, единственная в своем роде абсолютная
очевидность Бога и, во-вторых, внутренняя обеспеченность, сохранность моего
бытия. Что касается первого, то в этом аспекте я так же не могу сомневаться
в "бытии" (точнее: "очевидности") Бога, как в моем собственном существовании
(точнее говоря, как это и высказывает бл. Августин, я еще менее могу
сомневаться в первом): ибо мое "есмь" само опирается на "еси" Бога (или - с
точки зрения самого Бога, т.е. в единственно правильном и первичном
онтологическом порядке, - мое "есмь" конституируется само лишь тем, что он
говорит мне "ты еси" или "будь"). Между формой "есть", в которой принято
отвлеченно выражать бытие Бога, и конкретно открывающейся мне формой "еси"
лежит целая бездна, отделяющая спорное, сомнительное, всегда от меня
ускользающее от абсолютно очевидного, заполняющего и конституирующего своей
очевидностью все мое бытие. Пусть атеист - в разъясненном выше смысле - и
прав в своем утверждении, что "Бога нет", понимая под этим, что Бог не
"существует", не "есть". Но ты, мой Боже, еси! И какое мне дело до всякого
"есть", до всякого холодного, трезвого "констатирования факта" перед лицом
этого интимно, извнутри захватывающего меня, благодатного живого "еси"?
Второе же, что неразрывно с этим связано, - сознание внутренней
обеспеченности и сохранности моего собственного бытия через эту неразрывную
связь с вечным "ты" Бога - есть подлинное основание и непостижимая
очевидность того, что я ощущаю как мое "бессмертие". Философия в качестве
трансцендентального мышления не есть отгадчица скрытых от нас тайн бытия
(ср. гл. IV, 2) и тем самым не претендует быть, наподобие самозваной
оккультной мудрости, сведущим путеводителем в дебрях загробной участи души.
Единственное, что она может и должна давать, - это ясный отчет в имманентно
открывающихся нам (и большинством людей все же не замечаемых) перспективах и
соотношениях, конституирующих само трансрациональное, непостижимое существо
реальности как таковой. И в этом отношении надо сказать следующее.
Изолированное "я есмь" (поскольку оно вообще мыслимо и мыслится именно
таковым) само по себе совсем не столь самоочевидно, как нас пытается в том
убедить идеализм, - уже потому, что непосредственное самобытие в качестве
моего собственного конкретного бытия совсем не совпадает со сверхвременным
абстрактным бытием "я" как субъекта познания. Само по себе ничто не
препятствовало бы тому, чтобы "свет сознания" или "познания" потух во мне и
воплощался бы в ком-либо другом - в другой точке бытия. Если я действительно
не что иное, как отдельная, замкнутая в себе монада "без окон", то ничто не
препятствует тому, чтобы я стал ничем, более не был. Мое "есмь" в этом
аспекте совсем не есть некое вечное, неразрушимо-прочное достояние, а есть,
напротив, как бы лишь случайный и потому неустойчивый факт, в силу которого
я именно существую и вместе с которым я могу и погибнуть или вернее даже
должен пройти и погибнуть.