е. "было" и "будет"); и
опять-таки, явно данное содержание настоящего неуловимым образом переходит в
прошлое, сливается с ним, как и будущее становится настоящим: и здесь,
следовательно, нет отчетливой грани между явно данным и скрыто "имеющимся",
а есть что-то сплошное, нераздельное (несмотря на явное различие двух этих
родов самоочевидного): "остров" неразличимым образом, без отчетливых берегов
переходит в "океан" и сливается с ним. Наконец, есть еще одно и притом
подлинно-всеобъемлющее соотношение, в котором мы имеем тот же состав: это
есть соотношение логическое, именно отношение между любым "этим", "таким" и
всем "иным". Все явно данное, будучи логически фиксировано, образует
содержание понятия и в этом качестве есть некое "это" или "такое". Но мы
наперед знаем, - знаем с предельной очевидностью, хотя и не отдаем себе
отчета, откуда и как мы это знаем, - что всякое "это" имеет наряду с собой и
"иное" - все иное вообще; более того, оно мыслимо только в этой связи: "это"
значит именно "это, а не иное" - нечто, что констатируется отношением
различия, т.е. отношением к "иному", связью отрицания - с "иным".
Как уже сказано, это последнее соотношение универсально, т.е. объемлет и
все остальные (в том числе рассмотренное выше пространственное и временное
отношение). В силу него всякий данный определенный состав "этого" и
"такого", т.е. явно данного, какое бы многообразие он в себе ни заключал,
никогда не исчерпывает того, что вообще самоочевидно присутствует и
непосредственно предстоит нам: ибо за его пределами лежит предполагаемое им
самим "иное" - все иное. Подлинный состав нашего знания есть всегда "все
такое-то - и еще что-то иное, неизвестное"; он выражается не в какой-либо
формуле, обозначающей что-то конечное, сполна обозримое, примерно в формуле
a+b+c, а только в формуле: a + b + c+......, или, точнее, как мы теперь
знаем, в формуле a+b+c+...x.
Из этого следует одно простое, тоже самоочевидное, и все же редко
отчетливо замечаемое положение: в составе "опыта" (в широком смысле слова)
всегда присутствует безграничное - бесконечное и все конечное дано только на
фоне бесконечного. Все явно данное, логически-отчетливо фиксированное
конечно - уже потому, что в качестве некого "такого", "этого" оно имеет
грань, отделяющую его от иного, или, точнее, конституируется этой гранью. Но
оно всегда есть часть чего-то иного; и это иное - либо данное лишь смутно и
неотчетливо, либо совсем не "данное", а присутствующее именно в качестве
неизвестного, - бесконечно; ибо "иное" здесь значит "все иное", а это
последнее понятие имеет своим конституирующим признаком неисчерпаемость.
Конечно, не все неопределенное и в этом смысле неизвестное - не все "иное,
чем данное" - тем самым безгранично. Напротив, мы знаем - опять-таки с
непосредственной самоочевидностью, - что в мире есть - за пределами опытного
данного - бесконечное множество ограниченных, конечных "вещей", "существ"
или - общее говоря - содержаний. Но в этом знании мы имеем в виду не "иное"
или "неопределенное" как таковое, а только что-то иное, что-то (при данных
условиях) для нас неопределенное. Другими словами, в том, что мы обозначаем
символом х, мы предвидим наличие неких (пока еще нам неизвестных) A, B, C и
т.д. и, конечно, заранее знаем, что как таковые, т.е. как определенные сами
по себе - и лишь для нас остающиеся неопределенными, - содержания они
конечны (ибо конечность есть, как указано, признак, конституирующий
содержание как определенное содержание). Но в этом случае дело идет не о
самом x как таковом, а о содержаниях, которые - в данном состоянии нашего
знания незримо для нас - таятся в его лоне, - не о самом "океане", а о
недоступных нам "островах" в нем. Само же х как таковое (сам "океан") по
самому существу своему, в качестве "неизвестного", "неопределенного",
бесконечно - точнее, совпадает с бесконечным. Это не значит, конечно, что
наше сознание актуально объемлет бесконечность это было бы так, только если
бы мы могли отчетливо обозреть всю полноту содержания бесконечности. Но наше
сознание потенциально объемлет бесконечность, что именно и обозначает, что
бесконечность присутствует в нем или для него как темная, нераскрытая,
непрозрачная бесконечность.
То же соотношение может быть уяснено еще и с другой стороны. Каждое
суждение - следовательно, каждое предметное познание - может, как уже было
упомянуто выше, быть сведено к форме экзистенциального суждения "А есть". Но
что, собственно, означает это "есть"? Что мы хотим выразить, когда говорим,
что что-либо есть? Эмпирист - и обычно согласный с ним профан - хотят
уверить нас, что это "есть" означает в конечном счете не более, как то, что
что-либо "дано в нашем опыте", "является нам", есть "содержание нашего
представления".