"Бог есть Бог живых"cxxxvi. И с этой стороны качественное содержание моего
бытия-с-Богом не поддается никакому определению (кроме именно того
отрицательного определения, которое мы пытаемся здесь наметить), выходит за
грани всего общеизвестного, знакомого, повторяющегося - остается по существу
непостижимым, неким беспрерывным, превосходящим все наши понятия таинством
или чудом.
Если в этих двух основоположных чертах моего бытия с Богом - его
сокровенной интимности и его неповторимой иррациональной индивидуальности
или единственности - бытие-с-Богом обнаруживается - подобно самому Богу -
как нечто "совершенно иное", чем вся остальная, привычная, знакомая,
рационально определимая наша жизнь, то мы не должны, однако, забывать при
этом того, что нам уяснилось уже в "совершенной инаковости" самого Божества.
Мы видели (гл. VIII, 7), что сама эта "инаковость" категориально иная, чем
инаковость обычная, т.е. чем логическое различие или логическая
противоположность или разнородность. "Совершенная инаковость" Божества не
мешает ему "просвечивать" во всем сущем или через него, - не мешает тому,
чтобы все сущее стояло в известной степени сродства или сходства с ним. Та
же трансрациональность имеет силу и в моем бытии-с-Богом и обнаруживается в
его отношении ко всей моей жизни. Будучи чем-то "совершенно иным",
объективно не уловимым, сокровенным, абсолютно своеобразным, это бытие не
есть какое-то "чудачество", какая-то парадоксальность в смысле чего-то и
бессмысленного, и совершенно отрешенного от остальной жизни. Оно есть,
напротив, почва и живой корень, питающий всю жизнь, наполняющий ее своими
силами и ее просветляющий и преображающий. Внешнее выражение или обнаружение
этой сокровенной и неописуемой жизни с Богом, правда, никогда не совпадает с
ее внутренним существом, никогда не адекватно последнему, а скорее всегда
обладает чертами ему противоположными. И все же сквозь всю эту
неадекватность и противоположность "внешнего" "внутреннему" последнее
действует и просвечивает в первом. Бытие-с-Богом есть, несмотря на всю свою
отрешенность или скорее именно благодаря ей, сила творческая и формирующая.
Существо его состоит в чистой "вере", а не в "делах" или "законе"cxxxvii -
учит нас один апостол; но другой к этому прибавляет, что "вера без дел
мертва"cxxxviii; и оба при этом одинаково правы. С одной стороны,
существенно не наше внешнее поведение, а только наше внутреннее состояние,
внутренний строй души, но, с другой стороны, это по существу потаенное
внутреннее состояние все же "узнается" по его "плодам"cxxxix. И потому
благодатная жизнь-с-Богом не есть жизнь беззаконная, а есть жизнь
сверхзаконная, силою которой впервые подлинно исполняется сам закон.
Отрешенная сокровенность, невыразимость, неповторимая и неописуемая
единственность моей жизни-с-Богом совмещаются в ней с динамической,
формирующей и творческой направленностью на всю жизнь во всей ее полноте. И
потому она находит свое выражение в рациональной стороне жизни, ибо сама не
исчерпывается чистой иррациональностью, а исполнена трансрациональности,
которой подчинено само отношение между рациональным и иррациональным. Даже
внешнее, объективное наблюдение жизни - индивидуальной и
коллективно-исторической - должно констатировать, что недоступная и
непонятная ему, сокровенная и ревниво прячущаяся в себе жизнь человека с
Богом - то, что называется "религией" или "верой", - есть самый
могущественный, влиятельный и определяющий фактор всей человеческой жизни. В
этом сочетании трансцендентности с имманентностью, отрешенности с
вездесущием и всемогуществом мое бытие-с-Богом отражает в себе
абсолютно-трансрациональное существо самого Бога.
7. Бог-со-мной как богочеловеческое бытие
В предыдущем размышлении нам попутно уже открылось и нечто иное: именно,
что двуединство "я-с-Богом" есть не только любовь, не только связь - меня с
Богом или его со мной, - но и нечто в известном смысле еще более интимное;
именно некое особое, единое в себе, как бы внутреннее сплошное и
нераздельное бытие. "Я-с-Богом", "Бог-и-я" есть не только отношение или
связь, но и особое бытие, которое, как всякое бытие, в своем корне сводится
к единству. Если любовь есть выражение единства двоих (хотя второй из этих
двоих - "я" - испытывается при этом как проистекающий из первого, из самого
Бога), то рассматриваемое единство имеет еще другую сторону, с которой оно
есть не единство двоих, а исконное двуприродное единство одного, именно меня
самого. Этот последний момент мы должны теперь, в заключение, проследить еще
несколько точнее.