В аспекте Божием оно остается вечно целостным, потому что все его
трещины тотчас же заполняются из самого Первоначала положительным бытием, и
Правда сливается в абсолютно гармоническое всеединство, которому одному лишь
присуща последняя, абсолютно очевидная, внутренняя убедительная реальность.
Это сознание есть для нас как бы пробуждение от тяжкого кошмара в
сновидении.
Само наше знание о добре и зле обнаруживается в конечном счете как
неадекватное знание, - более того, оказывается само, согласно мудрому
библейскому преданию, итогом грехопадения. Подлинная, как бы райская Правда
- Правда как недостижимая живая божественная реальность - лежит и по сторону
этого знания, которое, правда, есть необходимый "корректив" грехопадения,
неизбежная "рабочая гипотеза" нашего земного человеческого существования, но
не есть последняя и абсолютная правда. Но поскольку здесь нам открывается
последняя, Божия правда, безусловно Непостижимое - даже в своем качестве
безусловно непонятного - открывается нам с очевидностью как таковое. Небо
бесконечно выше земли и недостижимо, поскольку мы исходим от земли. Но
вместе с тем мы и сами всегда есмы на небе, - это нам даровано, и мы можем
обозреть целокупное бытие и с этой "небесной" точки зрения. Эта небесная
точка зрения есть точка зрения всеобъемлющей, абсолютной любви. Для
любовного, сочувственного, до последних глубин проникающего восприятия мира
нет зла, ибо все зло являет себя здесь лишь как призрачная личина блага; как
любовь есть и единственная сила, подлинно побеждающая зло. Все, что в своей
грубой фактичности является нам не-божественным и противобожественным, в
своей последней глубине и правде оказывается божественным. И Бог только
потому должен и может, как гласит обетование, открыться нам как "всяческое
во всем", стать таковым, что в аспекте своей вечности он есть всяческое во
всем. Мир, несмотря на всю проблематику зла, в своей последней основе и
правде есть бытие "преображенное" - Царство Божие.
Но и это не должно быть понято как "решение" проблемы теодицеи - проблемы
зла. Напротив, даже эта высшая правда оказалась бы неправдой, если бы она
хотела притязать быть абсолютной, исчерпывающей правдой, - притязать на то,
что этим высшим оптимизмом проблематическая реальность зла совсем устранена,
как бы "отмышлена" или "отрассуждена" ("hinwegdeduziert", как говорят в этих
случаях немцы). Возвышаясь до "небесного" аспекта бытия, мы не должны
забывать, что одновременно с ним сохраняет свою силу - правда, как бы на
низшей, подчиненной, менее реальной ступени или потенции бытия - и волнующая
проблематика зла. С одной стороны, как бы в последней глубине бытия, Свет
Бога рассеивает, изгоняет, уничтожает всякую тьму именно тем, что ее
освещает или озаряет, но, с другой стороны, все же сохраняет некую
относительную значимость и реальность то жуткое, непонятное соотношение,
которое в прологе Евангелия от Иоанна так ярко выражено в словах: "Свет во
тьме светит, и тьма не восприняла его ((?(? (? (((?((((()"cli; свет остается
окруженным тьмой, упорствующей в своем темном бытии и не приемлющей в себя
его лучей, не исчезающей перед ним. Даже преодоление - с как-то доступной
нам, чуемой нами перспективы самого Бога - всей грубой, неосмысленной,
дурной фактичности не исчерпывает без остатка несказанной связи, а имеет
силу лишь в антиномистическом единстве с противоположной, человечески-земной
перспективой, для которой непонятный факт "грехопадения", отпадения творения
от Бога остается неустранимой горькой реальностью.
Лишь в трансрациональном витании между или над этими двумя аспектами
реальности, - в витании, которое одно лишь соответствует неизреченной
антиномистически-монодуалистической полноте абсолютной реальности, - нам
открывается абсолютная реальность Божества - "с-нами-Бога" - как
сладостно-жуткое, таинственное существо бытия во всей его непостижимости.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Круг нашего исследования или размышления закончен. Мы поставили себе
вопрос: можно ли "объективно" оправлять то восприятие или впечатление бытия,
которому бытие представляется чем-то непостижимым и неизъяснимым,
таинственным, непонятным и чудесным. Этот вопрос разрешен нами - думается,
достаточно убедительно - в положительном смысле. Мы открыли непостижимое,
прежде всего, в составе самого предметного бытия, - в составе того аспекта
бытия, который сам конституируется, как мы видели, моментом рациональности;
и мы узнали, сверх того, что это предметное бытие не есть бытие
самодовлеющее, замкнутое и утвержденное в самом себе, а есть именно лишь
несамостоятельный и незавершенный "аспект" бытия, или бытие, своими корнями
уходящее вглубь сверхрационального "безусловного бытия" или всеобъемлющей
"реальности".