С другой стороны, при
первой же постановке вопроса о единстве нашей внутренней жизни или
"самобытия" с "внешним миром" мы сразу могли заметить двоякое: и то, что
такое единство все же бесспорно есть, выражаясь в общности как
рационального, так и иррационального моментов обоих этих миров, - и то, что
мучительный для нас, трагический разлад двух миров (вспомним Тютчева:
"Откуда, как разлад возник? И отчего же в общем хоре душа не то поет, что
море, и ропщет мыслящий тростник?"cxl), - этот разлад не совпадает с
двойственностью между "непосредственным самобытием" и "предметным бытием", а
проходит в другом направлении, скрещиваясь с нею (гл. VIII, 1). Наконец, в
явлении "красоты" мы встретились с некой реальностью, в отношении которой с
самого начала не имеет силы само различие между "моим внутренним самобытием"
и "внешним предметным миром", а которая состоит, наоборот, в откровении
превосходящего эту двойственность исконного единства. Но "красота" есть все
же красота того, что в каком-то смысле есть для нас реальный, "объективный"
мир. И в этом отношении, следовательно, "мир" не совпадает с тем, что с
точки зрения научного, т.е. рационального сознания есть "действительность"
или "предметное бытие".
Обобщая эти отдельные соображения, мы можем теперь сказать: если раньше
понятие мира как предметного бытия конституировалось для нас началом
рациональности, логической определенности, - именно как началом
"опредмечивающим", "объектирующим" бытие, заставляющим его предстоять нам в
качестве неподвижной, застывшей, покоящейся в себе картины бытия (что,
впрочем, не мешало нам усмотреть и тайное лоно иррациональности, из которого
как бы вырастает этот мир), - то теперь понятие мира означает для нас некое
противостоящее моей "самости" - или мне как интимно из себя самого сущей
свободной личности - трансрациональное бытие. "Мир" есть, конечно, прежде
всего и ближайшим образом окружающая меня среда, некая целокупность всего,
на что я наталкиваюсь и что извне действует на меня, - совокупность всего
чувственно и умственно воспринимаемого мною; в этом смысле он "предметен",
сливается для меня с тем, что философски должно мыслиться как предметное
бытие; но мир действует на меня и через мои отношения к другим людям, и даже
извнутри меня самого, в лице всякой слепой страсти или чисто фактической
душевной силы, власть которой над собой я испытываю. Мы можем определить
"мир" как единство или целокупность всего, что я испытываю как нечто
внутренне непрозрачное для меня и в этом смысле "мне самому" чуждое и
непонятное, - как совокупность всего, что мне либо предметно дано, либо
извнутри испытывается мною так, что носит характер насильственно,
принудительно навязывающейся мне фактической реальности. Иначе это можно,
выразить еще в той форме, что, "мир" есть единство и целокупность безличного
бытия, - реальность, которая, и как таковая, т.е. в своей огромной,
всеобъемлющей целостности, и в своих отдельных частях и силах выступает
передо мной и действует на меня как некое "Оно". Нужды нет, что в состав его
входит множество живых и одушевленный существ (даже таких, которые другой
стороной своего бытия суть "личности"), - что выражающееся и в самом мире
"монадическое" строение всеединства позволяет нам видеть в глубине мира
некое "царство духов", и наконец, что даже сам мир как целое часто и не без
основания представляется человеческой мысли как некое живое, одушевленное
существо. Все это ни в малейшей мере не противоречит тому основоположному,
конститутивному его моменту моменту, конституирурщему само понятие "мира"
как такового, - именно, что он есть безличная фактическая реальность -
нечто, что само, есть некое "Оно" и есть лоно и источник всего, что
является, нам как "оно".
При этом, с достигнутого нами теперь уровня мысли или духовного
восприятия, дело идет здесь не о какой-либо отвлеченной конструкции (каковой
является, напр., идея "предметного бытия"), а о конкретной реальности
открывающейся живому духовному опыту. Этот живой духовный опыт вынужден, как
уже было указано считаться с тем, что наряду со "мной" и с "Богом", - или,
наряду с интимным двуединством "меня-с-Богом" или "Бога-со-мной" -
наличествует и как бы вторгается в эту интимную, прозрачно-самоочевидную
связь третье начало - "мир". И весь трагизм моего собственного бытия, вся
смутность и непонятность для меня как меня самого, так и "Божества" и бытия
или реальности вообще определены соучастием в реальности этого третьего
начала.
Этим уже намечена основоположная проблематика "мира". В общей форме
проблематика эта