е. рационально мыслимой,
рационально оформленной действительности таится в качестве истинного
существа реальности "непостижимое" и что именно это непостижимое открывает
нам себя непосредственно - хотя и в особой форме бытия - в лице
непосредственного самобытия. Тогда становится ясным, что в каждом
переживании "ты", несмотря на все возможные его заблуждения и предвзятые,
наивные, чрезмерно поспешные обобщающие заблуждения, в конечном счете
содержится зерно подлинного опыта о реальности12. Как мы уже говорили выше,
всеединство бытия есть царство духов; в этом смысле опыт реальности "ты" -
при всех возможных частных заблуждениях в его истолковании - имеет,
очевидно, универсальной значение.
Впрочем, этот метафизический вывод в его общем смысле несущественен для
нашего тезиса. Важно не то, имеет ли реальную значимость всякое переживание
"ты-образного" характера, скрыто ли на самом деле некое подлинное "ты" в
каждой конкретно-сущей инстанции реальности. Важно лишь одно: что во всякое
мгновение своего бытия "я" стоит - или лучше опять-таки сказать: я стою - в
отношении к какому-либо ты, нахожусь в связи с каким-либо ты, и что вне
этого отношения и этой связи немыслимо вообще бытие и самосознание "я". И в
этом отношении сам психологический опыт как таковой - даже если он в
отдельных случаях с точки зрения рационально-предметного определения
действительности содержит заблуждение - совпадает с чисто феноменологическим
описанием соответствующей реальности, которую мы называем "я", и потому
имманентно очевиден. Факт универсальной распространенности переживаний
"ты-образного" характера, их неотмыслимости от самого существа переживания
"я" - что еще точнее уяснится нам в позднейшей связи - свидетельствует сам о
строгой, неразрывно-интимной связи между "я" и "ты", о необходимой
соотносительности этих двух моментов или форм реальности.
Но рассмотренное нами только что возражение существенно для нас -
совершенно независимо от смысла, с которым оно само выступает, - в том
отношении, что оно указывает на нечто еще доселе нами неучтенное, именно на
возможное различие в составе и смысле откровения "ты". Так как это различие
имеет значение для дальнейшего уяснения природы непостижимого, как она нам
конкретно открывается в момент "ты", то мы должны на нем подробнее
остановиться. А именно, состав откровения "ты" может быть так воспринят и
пережит, что в нем обнаруживается, дает о себе знать некая инстанция, лишь
соотносительная мне, лишь мыслимая в отношении меня; в этом случае "ты" есть
нечто, что хотя по своему существу и стоит "вне" меня, но лишь так, что
смысл его исчерпывается его функцией "ты" в моей жизни; "ты" здесь совпадает
с бытием-для-меня "другого", и совершающееся при этом трансцендирование
означает дохождение до "другого", но именно лишь как сущего-для-меня. Но
откровение "ты" содержит в себе нечто и совершенно иное, если и поскольку
оно дарует нам усмотрение "ты" как сущей в себе и для себя реальности; хотя
смысл понятия "ты" по самому его существу и заключается в том, что это есть
реальность, имеющая отношение ко мне, устремленная на меня, но это отношение
и эта устремленность могут быть переживаемы так, что являются для нас
обнаружением и действием сущего по себе "ты", т.е. подлинной, по своему
составу независимой от меня реальности. Но для того чтобы уяснить себе это в
высшей степени существенное различие во всей его значительности, мы должны
отдать себе отчет в возможных формах и моментах отношения "я-ты".
3. Две основные формы отношения "я-ты"
Дело в том, что отношение "я-ты" как таковое, т.е. в его общем существе,
отнюдь не должно быть смешиваемо с чем-либо вроде "симпатии", "любви",
"самоотдачи", "взаимной близости" и т.п. Мы должны, напротив, различать
здесь два типа отношения "я-ты".
В первую очередь и в своей первичной непосредственности "ты" является мне
и переживается мною скорее как нечто чуждое, жуткое, угрожающее - нечто, что
я ощущаю жутким и угрожающим именно потому, что оно лежит как бы на одном
уровне, в одной области бытия со мной самим. Оно есть "ты", т.е.
непосредственное самобытие, и в этом смысле подобно или равно мне. Но, сверх
того, оно есть "чужое" - в первую очередь не потому, что оно по своему
содержанию отличается от меня или во всяком случае не только поэтому, но
именно по самой форме своего бытия, - именно в качестве "ты" - в качестве
"второго я", которое, противореча единственности моего "я" - меня, - есть
"не-мое я", т.е. обладает всей жуткостью "двойника". Оно не есть "я сам", -
не есть тот несказанный, единственный корень, через который безусловное
бытие становится самобытием, раскрывается во мне; и вместе с тем оно как бы
произвольно и неправомерно притязает на значимость "я", хочет быть подобным
"мне", требует для себя места в качестве "я" и как бы копирует мое я - меня.