То же самое мы имеем в виду, называя первооснову (в смысле
первооснования) "первожизнью" - живым первоисточником жизни. Само собою
разумеется, это не есть определение ее существа - "определение" в точном,
логическом смысле здесь безусловно невозможно, - а лишь намекающее указание,
с помощью которого мы характеризуем искомое на основании пути, на котором мы
до него доходим, или притязаний, которые мы ему ставим. Мы проникаем к нему
именно через духовное бытие; в качестве значимого по себе или, точнее, самой
значимости, - в качестве правды - первооснова есть последнее основание и
смысл всей нашей жизни; она стоит в каком-то сущностном сродстве, в какой-то
интимнейшей близости к несказанному существу нашей жизни. Будучи ценностью и
истиной, оно вместе с тем должно пониматься не отвлеченно, а как конкретная
реальность, которая, однако, не есть слепо необходимое, в готовом виде
фактически наличествующее бытие, а нечто, что само себя обосновывает, т.е.
как-то творит и созидает. Для этого у нас нет иного слова, кроме слова
"жизнь", под которым разумеется реальность как творчество и самообоснование.
Так как непосредственное самобытие есть именно жизнь в указанном смысле, а
первооснова должна пониматься как нечто ему внутренне сродное, то мы должны
постигать и саму первооснову по аналогии с жизнью и в этом смысле называть
ее первожизнью, живым первоисточником жизни. То, что эта первооснова, в
качестве таковой, есть точка, к которой конвергирует и из которой исходит
всяческое бытие вообще, есть имманентное свидетельство о том, что
первооснова и предметного бытия, а тем самым и безусловного бытия есть
первоисточник жизни, или первожизнь. То, что казалось нам непреодолимой
противоположностью между непосредственным самобытием, между волнующейся,
полной томления подвижностью нашей внутренней жизни и холодной, неподвижной
жестокостью предметной действительности, раскрывается в том, что мы называем
живым первоисточником жизни, - в этом несказанном первом и последнем - как
единство. Ибо первожизнь, как значимое и убедительное в себе, или, точнее,
как свет самой правды, есть конечное завершение и основа непосредственного
самобытия; и вместе с тем, в качестве первого и последнего, в качестве causa
sui, она есть первооснова абсолютной всеобъемлющей полноты, всякой
реальности вообще и, тем самым, и предметного бытия. Так как живой
первоисточник жизни, будучи первоосновой и первичной правдой, все
обосновывает, то он есть и первоисточник, и первоединство всего. Первооснова
есть именно не что иное, как несказанная последняя глубина, - последнее
основание, почему и ради чего что-либо вообще есть, и потому и того, что оно
вообще есть.
Эта первооснова (или первооснование) есть средоточие, в котором все
сходится, конвергирует и из которого все исходит; по отношению к ней все
остальное есть лишь периферия, нечто само по себе безосновное, беспочвенное,
несостоятельное, что должно было бы сокрушиться, рухнуть, если бы оно именно
не стояло в связи с первоосновой, не заимствовало из нее свое бытие, свою
прочность и значимость, - если бы первооснова не творила, не сохраняла и не
обосновывала его. Поэтому сама первооснова или само первооснование уже не
есть "бытие"; будучи первооснованием - первичным принципом, который, даруя
смысл, ценность, основание, впервые обосновывает и в этом смысле призывает к
бытию все остальное, - она сама, подобно Платонову ?((((( (добру), по своей
мощи значительности, совершенству уже выходит за пределы бытия ((tm)(?(((((
(?( (?(...(( ((((((...( k(? (((?((( ?p((?(((. Rep. 509 a); или, как
выражается Плотин, она есть то, что само берет на себя задачу быть
бытийственностью и основой ((?(...( ((? ?((...() всего. Она есть больше чем
бытие, - она есть первореальность, по сравнению с которой всяческое бытие
есть уже нечто производное, подлежащее обоснованию и осуществлению. Несмотря
на все расхождения и всю разнородность между непосредственным самобытием и
предметным бытием - несмотря на то, что мы обречены жить одновременно в этих
двух враждебно сталкивающихся мирах, мы все же чуем, испытываем последнее,
непостижимое единство обоих этих миров, обладаем этим единством, хотя это
достояние как-то удалено от нас и лишь с трудом поддается полному
осуществлению. Это единство есть, следовательно, истинная, лежащая в
бесконечной глубине точка схождения, конвергенции этих двух разнородных
слоев бытия, составляющих бытие вообще.
Но, когда мы говорим "точка конвергенции", нам все же не должно
предноситься нечто вроде пространственной точки, которая лежит "где-то",
имея всю бесконечность пространства только вне себя.