Если, следуя в области духовного бытия за
тем, что значимо и ценно само по себе и что поэтому выполняет в отношении
всего нашего сознания жизни функцию осмысляющего основания, дойти на этом
пути до последней глубины, то мы достигнем понятия всеобосновывающего и
потому и всеобъемлющего первооснования.
Это первооснование как таковое не только безусловно самоочевидно - все
значимое само по себе, внутренне убедительное, тем самым и самоочевидно, -
но оно есть сама очевидность - сама истина. И притом понятия очевидности и
истины имеют здесь не обычный, а эминентный, потенцированный смысл. Истина
лишь производным образом есть истина познания - будь то истина
"объективного", т.е. предметного познания как совпадение наших представлений
и мыслей с самой реальностью или будь то даже истина как открытая
наличность, самообнаружение, самооткровение реальности. Сама по себе истина
есть "правда" - свет, сам себя озаряющий. Если мы ранее нашли в духовном
бытии то, что истинно само по себе, внутренне убедительно, насквозь
прозрачно, - то все это - эта внутренняя светлость или освещенность -
предполагает сам свет, как принцип освещения; истинное предполагает саму
истину. Истина в этом смысле есть нечто большее, чем единство бытия и
познания, - большее, чем свет познания, освещающий бытие и вместе с тем сам
принадлежащий к бытию и происходящий из него. Ибо в последнем смысле истина,
как свет, предполагает вне себя темную, внутренне не обоснованную
фактичность того, что она освещает; если "свет" здесь и проистекает (как все
вообще) из бытия, то он все же лишь извне достигает реальности познаваемого
и извне ее освещает, оставляя ее внутренне неозаренной. Истина в этом
последнем смысле не есть поэтому подлинное первооснование. Напротив,
интегральная истина или правда, к которой мы теперь прикасаемся, есть
подлинное первооснование. В качестве такового она, будучи осмысляющим
основанием бытия, его смыслом, есть единство бытия и права - основание
бытия, которое обосновывает бытие тем, что раскрывает его внутреннюю
правомерность. Но так как сама эта правда есть сущая правда, т.е.
реальность, то именно в ее лице мы имеем глубочайшую, самую первичную,
точнее, абсолютно первичную реальность. В этой реальности уже нет никакой
слепой необходимости или фактичности - ничего, что неправомерно и просто
насильственно навязывалось бы нам и вынуждало бы наше признание. Напротив,
она есть то, что само в себе "подлинно", "правильно", что несет в самом себе
самоочевидно значимое свое основание или, точнее, совпадает с ним. Истина в
этом глубочайшем, первичном своем смысле отнюдь не есть какое-либо чисто
теоретически-философское "пограничное понятие". Мудрость простого русского
слова "правда" - в двуедином смысле "правда - истина" и "правда -
справедливость" (или "правомерность") - свидетельствует о том, что истина в
этом смысле есть то, чему служит каждый шаг нашей жизни, поскольку мы
движимы из нашей последней глубины, - то, чему посвящены все наши
стремления, поскольку мы отдаем себе отчет в их последнем, глубоком существе
Ибо то, чего мы в конечном счете ищем в жизни, есть именно эта живая правда
- ценное в себе, которое было бы подлинным, "правильным", "истинным" бытием.
Таким образом, постигая последнее основание как правду, мы имеем в нем
истинную, глубочайшую первооснову всего сущего.
Первооснова бытия, которую мы здесь искали, есть, таким образом, не
какая-либо чисто фактическая сила бытия, не просто глубочайшая его реальная
исконная почва - она есть осмысляющее первооснование бытия - то, что само в
себе есть правда. И мы находим теперь ответ на возникшее у нас сомнение.
Первореальность или первооснова бытия, будучи его первооснованием, его
смыслом, есть нечто большее и иное, чем безличное, темное, внутренне
неосмысленное лоно предметного бытия. Будучи светом правды, - тем, что
внутренне обосновывает бытие, - будучи единством реального и идеального
основания, - она могущественнее, глубже, значительнее всего вообще
фактического - и именно поэтому ближе, роднее нам, нашему самобытию
(несмотря на всю его шаткость), чем безличному и неосмысленному предметному
бытию. В том, что наше субъективное непосредственное самобытие есть для нас
единственная дверь к бытию духовному, в глубине которого мы обретаем
первооснову как осмысляющее первооснование, - лежит непререкаемый
онтологический приоритет нашего внутреннего самобытия, несмотря на всю его
слабость, над всем чисто фактическим предметным бытием. Мы увидим ниже, что
подлинная загадка заключается не в том, как внутреннее существо нашей жизни
может быть сродни первооснове бытия, а лишь в том, как из этой первоосновы
мог возникнуть предметный мир со всем, что нас в нем ужасает и отталкивает.