Но сама эта отдельность, особость, обособленность,
независимость есть отрицательное отношение к тому, от чего я сознаю себя
обособленным (подобно тому как "суверенность", "независимость" государства
есть выражение его места и значения в "концерте держав", т.е.
конституируется его положением в международном праве). "Автономность"
конституируется своеобразным отношением отрицания того, что стоит "вне
меня", что есть в отношении меня "внешняя мне инстанция". Но отрицание есть
в данном случае не чисто логическое отрицание (конституирующее простое
"отличие" одного от другого), а отрицание живое - отвержение, отталкивание,
самозащита, охрана себя от вторжения чего-нибудь извне. Но эта "внешняя
инстанция", через противоборство которой я утверждаю свою независимость,
суверенность моего "я", есть именно не что иное, как - "ты". Суверенность
"я" в отношении всякого "ты" есть сама, таким образом, некая его реальная
связь (хотя и отрицательного содержания) с "ты". Ниже мы увидим еще точнее,
как момент "я" рождается из самой позиции самоограждения от "ты",
противоборства против "ты".
Быть может, нам возразят, что суверенность или автономность бытия "я"
имеет, кроме того отрицательного смысла, который мы в нем усмотрели, еще и
чисто положительный смысл: она означает непосредственность "моей"
укорененности в безусловном бытии, в реальности как таковой. Само по себе
это указание вполне справедливо. Но "трансцендентальный" анализ его смысла
опять-таки приводит - другим путем - не к опровержению нашего тезиса, а,
напротив, к его подтверждению. В самом деле, то безусловное бытие, в котором
мы познаем себя непосредственно укорененным, есть здесь бытие как
бытие-для-себя, как самооткрывающаяся себе самой реальность. Но реальность в
этом своем аспекте предполагает инстанцию "субъекта" - того, кто "имеет",
"сознает" ее, кому она открывается. Кто же этот "субъект"? Если мы скажем:
"я сам", то мы впадаем в логическую ошибку idem per idem, в тавтологическое
и вместе с тем ложное утверждение, что бытие моего "я" укоренено во "мне
самом". Очевидно, мы вправе только сказать: бытие моего "я" есть его
укорененность в "царстве" "бытия-для-себя" как таковом. Но это "царство"
непредставимо и немыслимо для нас иначе, как в форме взаимосвязанной
полицентрической системы, - в форме царства "духов", или конкретных
носителей "непосредственного самобытия". Таким образом, оказывается, что
бытие "я" есть его укорененность в бытии "мы" (что нам позднее уяснится еще
точнее). Но "мы" есть - "я" и "ты". Таким образом, и на этом пути мы
приходим к тому же выводу. С какой бы стороны мы ни обдумывали вопрос - само
существо "я" во всей "суверенности" и "непосредственности" его бытия
обнаруживается как его специфическое отношение к "ты". Конкретно, то, что
правомерно в этом сознании суверенности и независимости бытия "я", сводится
к сознанию некой свободы, спонтанности и в этом смысле "изначальности" "я" -
и принципиального "равенства" в этом отношении всех "я"; при всей
непосредственности этого сознания в его состав входит, как конституирующий
момент, отношение к другим" - отношение к "ты". (Ниже, при рассмотрении
отношения между "я" и "Богом", мы убедимся, что то же самое диалектическое
отношение, в силу которого сама "изначальность" и "автономность" "я" есть не
его внутренний, имманентный признак, а именно выражение его связи с "иным",
обнаруживается еще иначе.)
Это общее принципиальное разъяснение может быть дополнено и косвенно
подтверждено рядом частных соображений реального порядка. Если рассматривать
вопрос психогенетически, то мы должны будем сказать: в новорожденном или
грудном младенце сознание - в позднейшей рефлексии выражаемое словами "я
есмь" (или просто словом "я"), - имение себя как особой инстанции, как
внутреннего центра жизни, динамически направленного во вне, - рождается
впервые из общего, смутного, недифференцированного жизнечувствия, лишь когда
ребенок испытывает на себе любящий или угрожающий взор матери и отвечает на
этот динамический, извне на него направленный луч жизни соответствующей
живой динамикой в направлении извнутри во-вне. В этом первом нашем жизненном
опыте момент "ты" (или "ты еси") столь же первичен, как само "я"; он просто
неотмыслим от "я". А если от этого хронологически первейшего и по существу
зачаточного состояния нашего жизнечувствия мы сразу перенесемся на высоты
самого утонченного и изощренного аналитического мышления, то косвенно о том
же соотношении будет свидетельствовать и история философской мысли.