Не
удивительно ли, что при наличии и большой распространенности и влиятельности
гносеологического идеализма - учения о примате субъекта над объектом, о мире
как "нашем представлении", - ни один сколько-нибудь значительный и серьезный
мыслитель не осмеливался утверждать солипсизм - учение, отрицающее
реальность "чужого сознания", реальность "ты" и "мы", хотя, с чисто
логической точки зрения последовательный субъективный идеализм, собственно,
должен был бы быть солипсизмом. Беркли, для которого понятие "быть"
равнозначно понятию "быть воспринимаемым" ("esse-percipi") и которому мысль,
что, напр., хлеб, которым мы питаемся, есть нечто большее и иное, чем
простой "комплекс идей", кажется только метафизическим туманом,
заволакивающим простое и самоочевидное соотношение, - этот же Беркли без
колебаний, как что-то самоочевидное признает существование множества "духов"
или "душ". Кант, названный "всеразрушающим" ("der Alleszermalmende") -
точнее было бы назвать его "всепроверяющим", - точно так же, сведя всю
предметную реальность к некой картине, создаваемой субъектом на основании
присущих ему "форм сознания", даже и не ставит вопроса об основаниях нашей
веры в реальное бытие "чужих сознаний", а просто молчаливо разделяет эту
веру и бессознательно кладет ее в основу своей теории знания (ибо
"общеобязательность" как критерий истины означает обязательность для всех,
т.е. предполагает наличие многих сознаний). Очевидно, гораздо легче
представить себе "субъекта" - меня - без "объекта", без реального бытия
всего мира, чем "меня" без соотносительного мне "ты".
К тому же выводу приводит и психогенетический и психологический опыт. Как
известно, для мировосприятия ребенка и первобытного человека характерно, что
они сознают себя всегда и повсеместно окруженными потенциями "ты-образного"
характера, что для них весь мир исполнен "духов", одушевленных сил, к
которым они стоят в отношении "я-ты"; и Бергсон в своих "Deux sources de la
morale et de la religion"lxxxvi мастерски показал (в противоположность
Леви-Брюлю), что все мы - несмотря на нашу "просвещенность" - в нашей
инстинктивно-непосредственной жизненной установке остаемся "детьми" и
"первобытными людьми", т.е. что здесь дело идет не об онтогенетической или
филогенетической ступени духовного развития человека, а о постоянной,
основоположной тенденции человеческого духа. Рационально-предметное
сознание, заменяющее царство духов, в котором мы соучаствуем, миром вещей, в
котором мы трезво и хладнокровно "ориентируемся", - другими словами,
превращающее все "ты" в "оно", - только наслаивается на эту основоположную
жизненную установку и заслоняет ее, но отнюдь не вытесняет и не уничтожает.
А на высочайшей ступени духовного развития - как, напр., в религиозной,
жизни такого гения, как Франциск Ассизский - не только волки, птицы и рыбы,
но даже солнце, ветер, даже смерть и собственное тело становятся "братьями"
и "сестрами", переживаются как некие "ты".
Конечно, "просвещенное сознание" имеет на это готовое возражение, что все
это есть лишь чисто психологическое явление, иллюзия, в которую склонен
впадать человек. Само собой разумеется, что нельзя объективно обосновать
какого-либо понимания ссылкой на его психологическую распространенность или
даже естественность и неизбежность. И в данном случае надо с самого начала
признать, что человек может заблуждаться и в отношении того, что ему
представляется как откровение "ты", - может принять мнимое откровение "ты"
за подлинное, - переживания "ты-образного" характера за подлинную реальность
"ты". Но, прежде всего, для непредвзятой установки возникает вопрос, не
склонно ли "трезвое" сознание, направленное на предметное восприятие
действительности, впадать в обратное заблуждение, т.е. слепо проходить мимо
подлинного откровения "ты" - отрицать "ты" и там, где оно фактически
существует и открывает себя, т.е. принимать подлинное откровение "ты" за
лишь мнимое. В некоторых случаях, напр., в господствующем отношении
"цивилизованного" человека к животным - иногда даже к чуждым ему людям
"низшей расы", - наличность такого заблуждения очевидна. Нельзя заранее
отрицать возможности, что ребенок, первобытный человек, поэт в их, как
обычно говорят, "одушевлении" мира глубже проникают в подлинное, глубинное,
скрытое существо реальности, чем наше трезвое прозаическое и научное
сознание.
С более общей, чисто философской точки зрения эта возможность
превращается в достоверность, поскольку мы учтем уясненное нами выше общее
положение, что позади всей предметной, т.