Лишь тупое филистерство может упускать из виду этот
фундаментальный факт; кто еще сохранил подлинное чувство реальности, тот его
всегда ощущает. Сколь бы мудр, опытен, учен ни был человек - всякая частица
реальности, если только он способен увидать ее в ее подлинном существе, не
искаженном и не умаленном его слепотой и гордыней, говорит ему об этом.
Лучше всего могут поведать нам об этом поэты; и нет поэта, который не
исходил бы из именно такого восприятия бытия: ибо быть поэтом и значит в
конечном счете не что иное, как быть в состоянии выразить в словах и дать
нам почувствовать непостижимое и несказанное. Поэт боится обычных людских
слов: "они не видят и не слышат, живут в сем мире, как впотьмах"
(Тютчев)xxiii; "они обо всем говорят так отчетливо: это - собака, а то -
дом, здесь - начало, а там - конец...; они знают все, что было и будет; нет
горы, которая была бы им чудесна" (Р.М.Рильке)3. Напротив, поэту известно:
"Но бытие еще по-прежнему волшебно; во множестве мест оно рождается из
своего источника, есть игра чистых сил, к которым никто не соприкоснется,
кто не умеет преклонить колена и восхищаться. Слова нежно исходят из
несказанного" (Р.М.Рильке)4 xxiv.
Таким образом, неведомое - предмет, на который направлен наш - частично
его открывающий - познавательный взор, - взятый во всей полноте и глубине
его реальности, всегда остается для нас непостижимым.
Глава II. НЕПОСТИЖИМОЕ ПО СУЩЕСТВУ В ПРЕДМЕТНОМ БЫТИИ
Теперь нам надлежит обсудить вопрос, в какой мере правомерно упомянутое
нами выше воззрение, что предмет знания, во всяком случае сам по себе, по
своему существу или своей природе - или, что то же самое, для (гипотетически
мыслимого) всеобъемлющего и бесконечного познающего сознания, - не может
быть непостижимым, - что, напротив, всякая реальность в принципе
"изъяснима", т.е. выразима в "ясных и отчетливых" понятиях.
Поскольку мы представляем себе предмет знания, неизвестное для нас бытие,
во всей его полноте, не чем иным, как совокупностью (хотя бы бесконечной и
потому для нас недостижимой) однозначно определенного, расчлененного
многообразия содержаний, - per difinitionem очевидно, что мы не имеем здесь
дела с чем-либо по существу непостижимым. Мы мыслим при этом целокупное
бытие как некую сумму частей - или как совокупность членов - хотя бы и
бесконечно многих членов; и иначе мы и не можем его мыслить, поскольку мы
должны отождествлять все сущее в его собственном существе с идеалом
исчерпанно познанного, и притом познанного в понятиях. Ибо этот идеал и
означает сумму или систему (хотя бы и бесконечную) определенностей, так что
неизвестное как целое - x как таковое - должно мыслиться нами состоящим само
по себе из совокупности определенных содержаний ABCD... YZ. Более того,
только потому, что мы воспринимаем бытие как совокупность таких
определенностей, т.е. безусловно однозначно определенных в себе (хотя
частично от нас скрытых и нами не определенных) содержаний, реальность
впервые становится для нас предметной. Дело в том, что под "предметом", или
"предметным бытием", или - что пока для нас то же самое - под
"действительностью", под "тем, что есть на самом деле", мы именно и разумеем
то, что мы мыслим как сущее с непоколебимой прочностью и однозначной
определенностью, - то, что есть "именно то, что оно есть"; и задача нашего
познания, как восхождения от смутных и бессвязных представлений к ясным,
отчетливым и без пробела внутренне связанным между собой понятиям, есть
именно задача уяснения для нас сущего в своей определенности предмета. И под
"истиной" мы разумеем при этом именно adaequatio intellectus et rei -
совпадение наших понятий с сущей в себе определенностью самой предметной
реальности.
Сколько бы верного ни заключала в себе такая мысль, с другой стороны,
остается все же совершенно очевидным, что ею не исчерпывается полнота и
истинный смысл того, что мы называем предметным бытием. Если последнее и
должно мыслиться обладающим совокупностью точно определенных в себе - т.е.
независимо от их познанности нами - "содержаний", как бы таящем их в своем
лоне, то все же оно не совпадает просто с ними. Оно "имеет" эти содержания,
но не "есть" просто их совокупность. Поскольку мы не даем себя спутывать
"идеалистическим" предубеждением и рассматриваем дело непредвзято и
свободно, стараясь дать себе точный отчет в истинном соотношении, совершенно
очевидно, что то, что мы разумеем под "предметным бытием",
"действительностью" или "реальностью" (употребляя эти слова здесь как
синонимы), есть что-то совсем иное, чем всякое логически - в понятиях -
фиксируемое "содержание".