Поэтому эминентное метафорическое сущностное сходство между миром и
Богом есть вместе с тем эминентное единство их бытия, в отношении которого
сама раздельность бытия есть лишь его самораскрытие. Правда, под этим так же
мало можно подразумевать числовое единство, как нельзя говорить о
сущностно-качественном тождестве между Богом и миром. Это есть именно
трансрациональное монодуалистическое единство, в лоне которого уже
содержится двойственность. Бог не есть в отношении мира "целое", и мир не
есть "часть" Бога. Но в качестве абсолютного Первоначала Бог есть и
всеединство, - и притом в том смысле, что всякое разделение, всякое
пребывание вне его при этом сохраняется, но сохраняется именно внутри самого
всеединства: само "бытие-вне-Бога", - сам момент "вне" и "отдельно" -
находится в Боге, как и вое вообще. Напомним опять глубокое изречение
Николая Кузанского, что непостижимое единство Бога открывается сполна лишь в
- антиномистическом - единстве "Творца" и "творения".
Конкретно это уяснится нам, если мы припомним итоги размышления,
изложенные уже в гл.III. "Мир" в том смысле, какой мы имеем. здесь в виду,
конечно, как уже было указано, не совпадает с намеченными там понятиями
"действительности" и "предметного бытия": в отличие от последних он есть
реальность, данная в живом целостном опыте. Но понятие мира все же имеет то
общее с этими понятиями, что есть единство фактически "данного" или
"предстоящего" нам, как бы "навязывающегося" нам, - единство внутренне
непрозрачной, извне подступающей к нам и захватывающей нас реальности. В
этом отношении к "миру" применимо сказанное там о "действительности" и
"предметном бытии" - с той только разницей, что отвлеченно вскрытая там
связь здесь непосредственно опытно ощутима, как бы имманентно соприсутствует
в самом бытии мира. А именно, мировое бытие укоренено в сверхвременном бытии
- в бытии безусловном и, тем самым, во всеобъемлющей реальности. Но это
сверхвременное, идеально-реальное бытие, из которого прорастает "мировое
бытие" и на которое око опирается, уже как-то стоит на самом пороге
первоосновы, Божества. Оно стоит как бы посредине между Богом и миром.
Бесконечно длящийся - со времен Платона и Аристотеля вплоть до онтологии
нашего времени - спор "учения об идеях", именно спор о том, принадлежит ли
"идеальный мир", (?(((( ((((?(, "умный мир", к Богу или к мировому бытию,
трансцендентен ли он миру или ему имманентен, может быть опять-таки
адекватно разрешен только трансрационально-монодуалистически: "мир идей"
есть то и другое одновременно или не есть ни то, ни другое. В своей
последней глубине или в своем первосуществе он совпадает с абсолютным
Смыслом и абсолютной Правдой, принадлежит некоторым образом к самому Богу
как его самораскрытие в Логосе, но в своем конкретном обнаружении и действии
он есть не "из себя самого", не "самоочевиден", в разъясненном выше
эминентном смысле, и тем приближается уже к "сотворенному", "мировому"
бытию. И здесь дело идет о неком творческом, внутренне преобразующем
излиянии или самопревращении "почвы" в "корень". Реальность в ее
абсолютности, как вечное и всеобъемлющее единство, из которого впервые
возникает или проистекает "мировое бытие", стоит как бы посредине между
"эманацией" и "творением" Божества. Она есть Божественное в мировом бытии и
одновременно вечно исконное начало мирового бытия в самом Божестве, - или
же, как уже сказано, безусловно неизреченное "ни то, ни другое". В этом
состоит таинственное, безусловно непостижимое и вместе с тем явственное в
своей непостижимости существо "перехода" от Бога к миру, каким бы именем мы
его ни называли; этот переход Бога в "иное, чем Бог" совершается через некое
"уплотнение", через рождение "осязаемо-зримого", фактического, "мирового"
бытия из лона сверхвременно-идеальной, "прозрачно"-духовной реальности. Это
есть как бы облечение незримого Бога в некую "плоть", которая есть в
отношении его нечто вроде "одеяния", внешнего обличия и покрывала,
созидаемого, как все вообще, внутренней силой или потенцией самого Бога, но
именно в качестве "иного", чем он сам. Мир не есть ни сам Бог, ни нечто
логически "иное", чем Бог, и в этом смысле ему "чуждое" - мир есть "одеяние"
Бога, "иное самого Бога" или, как говорит Николай Кузанский, explicatio
Deicxliii. Мир есть то "иное Бога", в котором "раскрывается", "выражается"
Бог. Здесь есть глубочайшая (хотя, конечно, тоже лишь "трансрациональная" )
аналогия с отношением между духом и телесным обликом, в котором он
"выражается", - т.е. с самим актом или соотношением "выражения" (во всей его
первичности, ср.