Выше, в гл. V, мы должны были в противоположность обычному воззрению
подчеркнуть, что душевная жизнь, в качестве непосредственного самобытия,
есть целый особый мир и в этом смысле непосредственно очевидная реальность.
Но мы вместе с тем должны были отметить и ту ее сторону, в силу которой
душевная жизнь, в качестве потенциальности и субъективности, все же не есть
подлинная, именно полноценная реальность, а есть некая "призрачная
реальность" - правда, не в смысле "иллюзии", чего-то вообще не
существующего, а именно в смысле некой лишь витающей или порхающей,
беспочвенной, внутренне недостаточной, ущербленной реальности. И вот -
истинную, полноценную реальность непосредственное самобытие обретает, лишь
поскольку оно пускает корни в почву иного бытия, чем оно само, - в почву
духовного бытия. Мы можем сказать, что духовное бытие в самом общем его
смысле есть основание и корень реальности непосредственного самобытия. Где
мы ясно осознаем наше непосредственное самобытие как некую глубокую,
прочную, почвенную, как бы массивную реальность, как подлинное "внутреннее
бытие", где мы имеем ясное откровение нашей собственной "души" - что в такой
непререкаемой ясности бывает, в сущности, довольно редко и есть само некое
исключительное по напряженности и ясности состояние нашего самосознания -
там душевное бытие дано нам уже не в его отрешенности, а, напротив, именно в
его укорененности в почве духовного бытия, в его слитности с последним и
пронизанности им. Наряду с отрешенным непосредственным самобытием, которое,
как мы видели, состоит в бытии-для-себя, в самооткровении себе самому,
непосредственное самобытие есть вместе с тем медиум, среда для истинного
откровения, именно для откровения - через него и для него - духовного бытия;
и лишь в свете этого откровения непосредственное самобытие подлинно осознает
свою собственную реальность именно как реальность.
Духовное бытие есть, таким образом, повторяем, основа, в которой душевное
бытие так укоренено или так стремится укорениться, что оно в силу этого
обретает подлинную реальность. Но в этой формулировке мы имеем
непосредственно лишь образ, заимствованный из пространственного бытия и
требующий дальнейшего уяснения. В гл. II мы коснулись проблемы
"обоснованности" знания и, тем самым, бытия. Обоснованность бытия в обычном
- теоретическом и онтологическом - смысле обеспечена так наз. "законом" -
точнее - "принципом достаточного основания". Всякое мыслимое содержание
тогда "оправдано" или "обосновано", т.е. усмотрено как сущее, как содержание
самого бытия, когда мы определим его необходимую связь с другим содержанием,
которое мы заранее мыслим "истинным", т.е. сущим. Через эту связь данное
содержание находит свое место в бытии как целом, во всеединстве сущего
(которое, как мы видели, есть металогическое единство). Таков обычный
категориальный смысл того, что мы называем "основанием". Уже заранее ясно,
что, когда мы теперь говорим о духовном бытии как "основе" или "основании"
реальности душевного бытия, мы подразумеваем под "основанием" что-то иное,
чем то "основание", которое "обосновывает:" познание в силу того, что оно
дарует мыслимому содержанию значимость предметного бытия, свидетельствует об
его принадлежности к предметному бытию. Непосредственное самобытие не есть
"мыслимое содержание" и не нуждается в том, чтобы быть возведенным в ранг
содержания предметного бытия (последнее, напротив, противоречило бы самому
его существу); оно само с непосредственной самоочевидностью свидетельствует
о себе как об особой реальности - открывается нам (или самому себе) как
особая форма бытия (именно форма "я есмь") - вспомним опять
августино-декартовское усмотрение очевидности бытия в лице "я есмь". И все
не заслуживает внимания и, по-видимому, свидетельствует о какой-то подлинной
связи та аналогия, что здесь, как и там, мы говорим об "основе" или
"основании" (по-немецки: "Grund" = "почва"), понимая под этим некий момент,
который "обосновывает" явление, т.е. дарует ему подлинную реальность; и не
случайно также Лейбниц, творец "принципа достаточного основания", употреблял
это слово "основание" не только в его общем, логическом смысле, но вместе с
тем и в ином, именно телеологическом смысле. Понятие "основания" имеет,
очевидно, два различных и все же тесно связанных между собой значения; и
различие это определено, очевидно, тем, что идея "подлинной реальности"
может употребляться в двух различных смыслах.
Краткое отступление может уяснить нам это - и, тем самым, второй, более
глубокий смысл понятия "основания".